Здравствуйте, дорогие радиослушатели! Мы продолжаем цикл передач о творчестве композитора Софии Губайдулиной. В четвертой передаче вы услышите рассказ о том, как юной Софии через музыку открывались тайны мироздания, о христианстве, о человечестве, боли, цивилизации.
У микрофона София Асгатовна Губайдулина.
Софья Губайдулина: Это фантазия прикоснуться к струнам рояля, провести щеткой по струнам, или по каким-нибудь предметам стеклянным, постучать по деке и так далее. Это одно. А вот очень интересно для меня было впечатление импровизации на клавиатуре в самом раннем возрасте, когда я еще не понимала ничего, кроме того, что существует возможность, ее использовать или не использовать. И я импровизировала. И вдруг заметила, что не могу закончить свою фантазию, не придя к звучанию какому-то определенному.
Я еще не знала, что это потом будет называться словом «тоника». Я была еще очень молодая, мне было еще 6 лет. Потом начались уроки, когда мне было 9 лет, 10 лет. Я мечтала об уроке по теории музыки. Я все думала и думала об этом своем опыте, почему мне нельзя закончить на чем-нибудь…Потом оказалось, что существует функции, тоника, субдоминанты, доминанты. И вот этот опыт формования - привести все в целое, это можно назвать сверткой множества в единство. Проблема единства и множества как музыкальная проблема опять открывается мне через музыку. Слова Николая Кузанского о том, что Троица – это единство, множество и связь. Единство - Бог Отец, множество - Бог Сын и Святой Дух, Который связывает. Так вот это чисто музыкальная проблема. И тогда как тайна была в моих импровизациях на клавиатуре уже без струн. Это было начало инстинкта формования, мне кажется. Поэтому сейчас меня очень заботит это обстоятельство, возможно ли именно этот инстинкт привести в какое-то состояние ясности. Как раз, это мое последнее желание с тем, что я сейчас делаю. Я делаю вещь для Бетховена. Это его юбилей. Я написала уже вторую часть, а сейчас заканчиваю предварительную часть, которую должна закончить. Эта вещь двухчастная, гнев Божий – это финал, который уже готов, а сейчас пролог под заголовок «Должно ли так быть». Это из разговора с самим Бетховеном, у которого есть эта фраза, только не такая, как у меня, а такая, как он понимал. В квартете написано словами «Muss es sein?». Меня всегда потрясала его возможность, и дальше я «So muss sein!». Я восторгалась человеком, который знает, как должно быть. И я, живущая в 20-ом веке и в 21-ом веке, вижу, что никто не знает как должно быть. И вот я задаю вместе с Бетховеном, на сей раз, вопрос уже более уточненный, как я это понимаю. Должно ли так быть? Это пролог и ответ «Божий гнев». Я не знаю, удастся ли закончить это. Потому что это сейчас в черновике, но мне надо переписать. Успею или не успею, я не знаю, но для меня это сочинение является действительным подарком Бетховену, если даже не будет исполнено, ну, ничего не поделаешь.
Мне уже почти 90 лет, я до сих пор ставлю этот вопрос, как вопрос жизни. Сейчас это сочинение для меня как бы завершающее, и вместе с Бетховеном я это делаю. Его же слова, и я их почти повторяю. Это то, чего действительно невозможно достигнуть.
Это во мне тоже существует. Эта противоречивость религиозная. То, что православие запрещало инструменты, только вокал, то, что я большое количество времени провела в условиях, когда религия была запрещена, вообще всякая религия, особенно молодым людям. Отлично помню, как мы надевали платочки, чтобы нас пустили на службу в храм. Старым людям позволялось, молодым не позволялось. Одним словом, тут много шероховатостей и боли было всякой. Но самая большая проблема для меня была, это сочинение «Страстей по Иоанну». Когда я получила заказ «Страсти по Иоанну» и «Пасха по Иоанну». Это сочинение, которое без органа, без оркестра, только с хором и солистом, я не могла бы сделать этих вещей. И надо сказать, что у меня нет такого яростного противодействия против католичества, протестантства. Такой ярости у меня нет. Для меня важно существование христианства. И я сделала эту вещь, и оно было исполнено, очень хорошо было исполнено. Потому что это был заказ Штутгарте, одно из моих сильных, которое я считаю у меня удавшихся. Но боль у меня все время существовала. И однажды я попала на Валаам. Там что-то снималось связанное с моим искусством, я попала в круг валаамских художников. Они были реставраторы-художники, которые уехали из Петербурга и почувствовали на Валааме какую-то чистоту, с ними сдружилась. Но, кроме того, мне удалось повидать священника-пустынника.
На одном из островов жил такой отец Василий. Меня туда повезли, чтобы я могла с ним поговорить. И вот ему-то я и призналась, что чту догматику, а, с другой стороны, я не могу сделать вещь в искусстве без инструмента, без органа. Он снял с меня эту боль. Вы представляете, он снял таким простым, простым словом: «Ах, не обращайте внимания. Люди так любят учить кого-то». Какой-то простой ответ, по существу он снял с меня какой-то груз. Я подумала, что самое большое преимущество такого российского человека, с моей точки зрения, это вот как раз углубленность в самую сущность жизни, которая таки, действительно, представляет собой и громадную радость и громадную боль, одновременно. И в этой жизни надо жить. И он знает, как жить. Не надо учить друг друга, не надо быть высокомерным по существу. Я поняла это, эти его простые слова. Не надо быть такими самовлюбленными, человеку вообще, в принципе.
Во всяком случае, для меня, каким-то символом является фигура креста. Вот как раз, эта вертикаль и горизонталь, на которой вся сущность человеческая, вся экзистенция. И сейчас очень рискованное время, потому что никогда еще человечество, например, не жило без религиозного сознания. Сейчас оно потеряло вес, оно находится в очень тяжелом положении, оно в каких-то вещах скомпрометировано, это сознание. Но именно оно всегда служило этой вертикалью. Сейчас мы этого не имеем, осталось только в искусстве. Причем в серьезном искусстве, потому что все легкое искусство, тоже очень нужно, это замечательно, но это все плоскость наша – заработать, съесть, развлекаться. Человек может уйти в эту плоскость без этого вертикального измерения, поэтому фигура креста для меня имеет такое значение.
У меня такое впечатление, что человек слишком торопится. И в сложных ситуациях сразу спрашивает, что нам делать? Но прежде чем делать, нужно подумать. И в этом смысле я вижу такую существенную боль, которая потрясает – это то, что в современной ситуации цивилизационное перенапряжение. Мы пришли к тому, что человечество постепенно теряет интуицию единства.
Человек, вообще, конечно, животное очень мыслящее, но не достаточно мыслящее для того, чтобы понять, действительно, смысл своего собственного существования. И то, что теряется эта интуиция единства, это результат того, что мы давным-давно две с половиной тысячи лет уже может быть, обращаем внимание только на интеллект. И постепенно интеллект затмевает интуицию. Я чувствую, что сейчас идет спор между двумя совершенно необходимыми для человека явлениями, с одной стороны, прогресс ума, интеллекта, прогресс всего научного технологического, абсолютно необходимо. И человечность, которая страдает от того, что его интуиция стала слабой. Само понятие жизнь - это противоречие, которое содержит невероятную радость и невероятную боль одновременно. И поэтому мы видим, с одной стороны, спор между Гераклитом, скажем, и Парменидом - устойчивость или изменчивость мира. Можно прийти в отчаяние от того, что мир изменчив. Значит, мы ничего не может понять. И противоположная точка зрения – все же он устойчив. Мы же не можем закрывать глаза на то, что солнце восходит и заходит, времена года меняются и так далее, но что-то и стоит. То есть, устойчивость существует одновременно. И, вот я представляю - у них была сильная интуиция единства. Они могли рассуждать, они могли ставить какие-то задачи, и находить спасение, ну скажем, в красоте. Древняя Греция, и это для меня настолько очевидно… Этим людям, наверное, в голову не могло прийти, что когда-то это замечательное слово «прогресс», «наука», окажется, что это опасность для человечности человека. И вот сейчас мы находимся на этой грани. Мне кажется, что сейчас самое главное не потерять окончательно эту интуицию.
