В этом выпуске заслуженный работник культуры и #музыковед Наталья Кочеткова расскажет о том, что за 15 лет завоевания Парижа музыкант и композитор #Фредерик Шопен потерпел всего одно единственное поражение. Какое именно - узнаете сегодня в нашей программе.
Все взоры скрещивались на изящном силуэте пианиста за роялем. Вот, наконец, так чудесно оправдались зеркала родительского дома. Там, далеко в Варшаве, особенностью обстановки было обилие больших зеркал по стенам. И Фредерик, видевший себя ежеминутно, невольно вырабатывал осанку, стройность, пластику движения, приветливость в лице иль непроницаемость взглядов. Естественно, что дамы устремились к нему, желая брать уроки у него. В те времена понятие «уроки у маэстро» никак не совпадало с нашим представлением. Смысл состоял в общении с личностью, художником, мыслителем, талантом, наконец. Беседы об искусстве дивном, прогулки в парке, прилегающем к особняку, совместная игра на фортепиано, а также впечатления от книг, природы, совершенства симметрии регулярных парков с каскадами сверкающей воды, фонтанами, скульптурой - вот, что облагораживало душу и развивало интеллект, художественную интуицию и, в свою очередь, наполняло глубиной, богатством красок манеру исполнения, складываясь в индивидуальный стиль.
Было престижно, модно, в своем роде, шикарно заниматься у Шопена. Ему и самому нужны были уроки - источник материального благополучия. Казалось, ситуация обычная. Однако Шопен повел себя не так, как все его коллеги, и очень мудро, следует признать. Он ограничился согласием на несколько лишь просьб. Здоровье не располагало к многочасовой работе, досадно было время отрывать от собственного сочинения. При этом стоимость занятий смутила многих. Говорят, что баронесса Ротшильд платит по 70 франков за урок, не меньше, и не больше. Другая ученица, сохранившая преданность дружбы до последних дней Шопена Джейн Стерлинг из Лондона могла себе позволить заказать у ювелира дорогой серебряный браслет с профильным барельефом композитора. В центре по обе стороны на звеньях выгравированы начальные такты его произведений. Соблазны, развлечения расплавленного в этом плане города не чужды оказались Фредерику. Легко вписавшись в круг повес, искавших наслаждений, и он влюблялся на один-два вечера в красивых женщин. Известность дамского угодника не помешала его успеху в высшем свете, где он замечен был графиней Потоцкой. Неоспоримая красавица Дельфина, расставшись только что со знатными поклонниками принцем Орлеанским и Флао, остановила взор на маленьком Шопене. Не только красота (какие плечи!), но грация и остроумие, незаурядный ум и даже пение, достойное большой актрисы, давали право ей самой дарить избранникам свое расположение. Но не того желала и ждала его душа, которая хранила в глубине заветный идеал заветных юношеских грез.
Случилось, что родители Шопена пан Николай и пани Юстина предприняли поездку на курорт в Карлсбад. Узнав о том, он сюда немедленно приехал. Они не виделись пять лет. Уже отправившись в обратный путь, он задержался в Дрездене, здесь жили старые варшавские знакомые Водзинские. У них той осенью гостили родственники. Здесь прибывала и 16-летняя Мария. С первого взгляда она не производила впечатления красавицы, но было в ней очарование иное - воспитанность, музыкальность и удивительное умение, широко открыв глаза, умно красиво объяснить, что ничего не знает и всего боится. Знакомство с ней для Фредерика стало внезапным откровением. Обоих захватила волна безрассудной упоительной любви. Он был великим влюбленным художником, а она смиренной преданной влюбленной девушкой. И, значит, можно думать о женитьбе? Прощаясь, они дали клятву верности навеки. Уж таковы законы романтической любви! В Париже осень, зиму и весну он весь был в мыслях о своей Марии. В Париже он не уязвлен отсутствием шляхетского аристократического происхождения. Здесь дивный дар его приравнен к геральдическому титулу. Среди графинь и баронесс было немало женщин, желавших выйти замуж за него, великолепно зарабатывающего знаменитого артиста. Любовь в разлуке навевает два ноктюрна, этюды (эти чудные миниатюрные поэмы!). На гребне вдохновения он создает подряд четыре мазурки, ведь с маленькой его Марии из самого на свете прекрасного края Куявы словно приблизилась родина.
Они периодически встречались, то в Мариенбаде, то снова в Дрездене, и это время было красивейшей главой романа. Иллюзии держались почти год. Иначе рассуждали родители Марии в их родовом поместье в Польше, в Стужеве. Фамилию мужа в шляхетских семьях положено искать в гербовнике. Достоинство определяется количеством принадлежащих деревень и душ, непроходима грань между лицом, которое зарабатывает деньги, пусть даже фантастически большие, и человеком, который их имеет. Разве годился он в мужья пани Водзинской, дочери польского графа Винцентия, который дома в Стужеве приказывал слугам величать себя «Ваше высочество». За годы самоутверждения, за те 15 лет завоевания в Париже имени, славы, он потерпел одно лишь поражение - свою Марию. Он перевяжет ее письма лентой алой, словно кровь, на них напишет «Моя жаль». И грусть его серебряной струей застынет в звуках медленного Вальса Ля Минор.
Не эти ли переживания, обида, боль, крушение мечты о счастье преобразили так мелодию любви - ноктюрн из первой той баллады. Где сдержанный, исполненный достоинства покой и любование ясной красотой? Она, мелодия, теперь в смятении, в отчаянии, как крик израненной души! В диапазоне всей клавиатуры, в аккордах и пассажах бьется как подстреленная птица. И напряжение растет-растет, напоминая смерч, грозящий затмить солнце!
В Париже он, по-прежнему, объект внимания, как светских обожателей, так и авторитетных музыкантов. Сам Роберт Шуман увенчал его крылатой фразой: «Снимите шляпы, господа, перед вами гений!». Всеми признанный Геллер сразу заявил о своем преклонении перед ним. Герц не сумел скрыть зависти. А Лист, непомерно гордый, порывистый и честный, послушав Шопена, скрылся на две недели от глаз людских. Он боялся, что выдаст ревность. Великий Мендельсон не сразу понял Шопена, но восхищался, а великий Мейербер, сразу поняв, тоже восхищался!
Каждое выступление его в концерте становилось сенсацией. Он играл, как поэт, удивительное сочетание таланта, красоты, культуры, обаяния. Думалось, что этому человеку дано все. Между тем, он жил с постоянным привкусом горечи и грусти. Словно не было давно самого главного - умения радоваться беспричинно самой жизни, а, может быть, душевная трещина непременная плата за право быть поэтом? И ностальгия, звучавшая в его музицировании, колдовала и щемила сердце. Ностальгия по несбывшейся любви и по мечтам, что обернулись в жизни разочарованием. Ностальгия вечная и неизбывная по далекой, навсегда утраченной Польше, что в снах и наяву вставала перед ним виденьем печальной девы из провинции Мазовше в простом венке из руты на челе. Она протягивала руки и исчезала вдалеке.
Он поверял свою печаль мазуркам. Их скоро будет пятьдесят. Теперь все чаще в них минорные тона. Часами откровения были те, когда его, все реже покидающего дом, своими посещениями радовали друзья Ян Матушинский, Адам Мицкевич, такие же, как он, изгнанники, несчастные его соотечественники. Тогда он запирал в гостиной двери, распоряжался никого не принимать, садился за рояль и начинал играть. Мицкевич слушал, отвернувшись, глядя в окно, не в силах скрыть, что плачет. «Откуда столько грусти?», - спрашивал Ян Матушинский. И получал ответ: «Но ведь это мазурка!». И эта девочка-мазурка была и боль его, и утешение. «Как эта с бледными плечами, по-польски личиком бела, разведала мои печали, и на себя их приняла?».
На этом третья программа о жизни и творчестве Ф. Шопена подошла к концу. В следующем заключительном выпуске нашего цикла вы узнаете, как провел композитор последние годы жизни и с кем связал свою судьбу. Напоминаем, что все передачи можно переслушать или прочитать в расшифровке на нашем сайте www.radioblago.ru. До встречи в концертном зале!
