7 апреля 1922 года после спектакля «Принцесса Турандот» Владимир Иванович Немирович-Данченко послал больному Вахтангову свой портрет с надписью «Евгению Багртионовичу Вахтангову в ночь после «Принцессы Турандот. Благодарю за высокую художественную радость, за чудесные достижения, за благородную смелость при разрешении новейших театральных проблем, за украшение имени Художественного театра».
В книге почетных гостей 3-й Студии МХАТ (ныне театра имени Евгения Вахтангова) Немирович-Данченко написал «В эту зиму 1921- 1922 года, в апреле 1922 года нет возможности смотреть новый спектакль без запросов, накопившихся за последние годы: «Что тут нового?», «Какой здесь отзвук или отражение той громадной кузнецы, в который театральная идеология, и практика, и техника куют новое искусство?». И тут же Немирович-Данченко сам ответил: «Да, создатель этого спектакля знает, что в старом надо снести и что незыблемо. И знает, как. Да, тут благородная и смелая рука действует по воле интуиции, великолепно нащупывающей пути завтрашнего театра. В чем-то этот мастер ещё откажется от призрачной новизны, а в чем-то еще больнее хватит нас, стариков, по голове, но и сейчас нам и больно, и сладко, и радостно, и жутко. И моя душа полна благодарности к самому мастеру и к его сотрудникам».
Воспоминания Е.Р. Симонова: «Московский академический театр имени Евгения Вахтангова. Его основателем был актер и режиссер Московского художественного театра Евгений Багратионович Вахтангов. Немногим более десяти лет продолжалась его профессиональная театральная деятельность, но она оставила глубокий яркий след в истории мирового театра, выдвинула имя Вахтангова в ряды лучших передовых режиссеров своего времени. Трудно назвать имя более современного для этой эпохи художника. Драматургия только что зарождалась. Поэтому Вахтангову с его необыкновенным чувством современности приходилось осуществлять свои замыслы, обращаясь к русской и западной классике. В этот период, предреволюционный, он ставит «Потоп» Г.Бергера, «Праздник мира» Г.Гауптмана. После революции он ставит «Эрика XIV» Э.Стринберга в 1-й Студии. Он ставит в театре Вахтангова «Чудо святого Антония» М.Метерлинка, «Свадьбу» Чехова, «Принцессу Турандот» Карло Гоцци. В студии «Габима» он ставит замечательный спектакль «Гадибук».
Сказка Карло Гоцци «Принцесса Турандот» дала простор для выявления необычайной фантазии, яркого темперамента и острой пытливой мысли Вахтангова. В «Турандот» блестяще проявились его художественные и гражданские устремления, его жизнеутверждающий гуманизм. Прямо с генеральной репетиции Константин Сергеевич Станиславский позвонил больному Вахтангову и сказал, что это спектакль-праздник для всего Художественного театра, что он гордится таким учеником.
Анатолий Васильевич Луначарский в письме к Вахтангову писал: «Странно я сейчас себя чувствую. В душе разбуженный Вами такой безоблачной, легкокрылый, певучий праздник. И рядом с этим я узнал, что Вы больны. Выздоравливайте, милый, талантливый. Ваше дарование так разнообразно, так поэтично, что нельзя не любить Вас, не гордиться Вами».
Последняя работа Вахтангова - «Принцесса Турандот», увидела свет рампы в начале 1922 года. Созданный в годы разрухи, после гражданской войны, этот спектакль был гимном радости, молодости, веры в жизнь. Спектакль начинался так – перед занавесом появлялись маски – Тарталья, Пантолоне, Бригелла, Труффальдино.
Представление сказки Карло Гоцци «Принцесса Турандот» начинается.
- Позвольте представиться. Тарталья. Сегодня буду играть роль великого канцлера при дворе китайского императора Алтоума.
- Пантолоне. Буду играть секретаря его величества императора китайского.
- Труффальдино. Буду играть роль начальника евнухов гарема Турандот.
- Беру на себя смелость представить всех исполнителей сегодняшнего спектакля. Роль принцессы Турандот исполнит Ц.Мансурова. Роль Калафа, князя нагайских татар, Астраханского исполнит Л.Шихматов. Роль рабыни Адельмы, соперницы принцессы Турандот, исполнит А.Орочко. Роль Зелимы, подруги принцессы Турандот, исполнит Ремизова. Роль самого настоящего китайского императора Алтоума исполнит Е.Максимов. Постановка Евгения Багратионовича Вахтангова. Музыка Н.Сизовой и А.Козловского.
Воспоминания Ц.Мансуровой: «Я могу говорить о Евгении Багратионовиче с утра до вечера и с вечера до утра, и мне всегда будет казаться, что я что-то еще не досказала. О нем, в сущности, мало написано. И даже, я бы сказала, мало известно. Очень хорошо, что существует наш театр, который доказывает, все-таки, что не зря он с нами прожил хоть короткую, но такую удивительную творческую жизнь. Когда мне, помню, покойный Лев Петрович Русланов говорил: «Вы должны показать Турандот». Я говорю: «Как? Что?». «Выучить текст». Когда мы показывали, Евгений Багратионович смеялся очень. Надо вам сказать... (куда это все делось – прекрасное и наивное), я надела мамино черное платье какое-то и препоясалась лентой, бабушкиной уже, золотой лентой, как Екатерина Великая. Зачем? Не знаю. И надела ко всему этому свою елочную звезду. Надо вам сказать, что с этой своей звездой сыграла сто раз «Турандот» - Евгений Багратионович ее утвердил, эту звезду. Вот показались. У нас было то, что сейчас называется «художественными советами». Они совещались. Евгений Багратионович говорит: «Пусть играет Мансурова». Все обомлели. Я их понимаю. Я была всецело на стороне товарищей, которые были против меня, потому что он плохо себя чувствовал, потому что его талант и его силы тратить - это было просто безнравственно, с моей точки зрения. Этого нельзя было делать. И ему тотчас сказали, что вот такая-то пусть играет. «А Мансурова... Она нам понравилась. Мы ее примем без Вас. Так что она сыграет когда-то там. Она успеет». Тогда он ответил бессмертно по-вахтанговски. Он сказал: «Видите ли, что такая-то сыграет хорошо и даже очень хорошо, я почти уверен. Но я знаю, как хорошо, и мне не интересно. Что Мансурова сыграет плохо, я почти не сомневаюсь. Но я не знаю, как плохо. Поэтому будет играть Мансурова». Вот в этом бессмертно вахтанговское. Ему нравился поиск. Это даже объяснить невозможно, какой сумасшедшей силой в этом смысле он обладал».
Творческий путь Вахтангова, замечательного режиссера, актера и педагога, оборвался на стремительном радостно взлете сказки Карло Гоцци. Это был путь, непрерывной тяжелой работы, путь преодоления неизлечимой болезни. Вахтангов мужественно боролся за жизнь, за жизнь, наполненную до краев искусством . Другой жизни для него не существовало.
Стремление к театру появилась у Вахтангова ещё в гимназические годы во Владикавказе, где он родился. В Московском университете, куда он поступил в 1903 году, это увлечение еще больше развивается, становится определяющим. Он руководит студенческими любительскими кружками, ставит спектакли, играет. В 1909 году Вахтангов поступать в театральную школу Артисты Московского Художественного театра А.Адашева. А по окончании этой школы в 1911 году становится артистом Художественного театра. Так началась профессиональная деятельностью Вахтангова. Именно ему Станиславский вскоре поручает занятия системой с актерами. Именно в Художественном театре Вахтангов получает все, что было ему необходимо, как режиссеру и педагогу. «Здесь я научился всему, что я знаю, - писал он. - Здесь, я постепенно отчищаюсь. Здесь я получаю смысл своих дней». Работая в Художественном театре, Вахтангова ставит спектакли в 1-й Студии МХАТ, ведет педагогическую работу на курсах драмы, преподает в кружках и театральных студиях. В это же время он выступает на сцене и первый студии, играет такие роли, как Крафт в «Мысли» Андреева, Текльтон в Диккенсовском «Сверчке на печи», Фрэзер в «Потопе» Бергера, Брендель в «Росмерсхольме» Ибсена. Он мечтает о новых путях театра, о новых выразительных театральных средствах, о создании яркой сценической формы спектаклей, мечтает и пробует, мечтает и ищет. Уже тогда в нем кристаллизуются те высокие профессиональные и этические требования к художнику, те демократические и глубоко гуманистические принципы искусства, которые впоследствии определили лицо Вахтангова, режиссера, гражданина, человека.
Мысли о народном театре волновали Вахтангова всегда. Но не только о театре для народа, но и театре о народе. В литературном наследии Вахтангова красной нитью проходит тема театра будущего. Поискам путей к этому он посвятил свою подвижническую жизнь. Требовательный к другим, он был еще более требователен к себе. Он никогда не был удовлетворен сделанным. Ему всегда казалось, что он в долгу перед искусством, перед Художественным театром, перед зрителем. Он работал до изнеможения, не из-за славы и выгод, а из-за одной только потребности творить и делиться своим творчеством со всеми, кто этого хотел. Борьба с тяготами жизни, с болезнью, с непониманием не ослабляла его творческий потенциал, а наоборот, укрепляла его еще больше.
Вахтангов всегда оставался верен своему учителю - Станиславскому. В основе его поисков новых форм и современных театральных прочтений была заложена реалистическая сущность искусства Станиславского. Вахтангов просто шел дальше, раздвигал его границы. И как никто другой, Станиславский понимал это. «Вы говорите, он мой ученик? С радостью принимаю это название его учителя для того, чтобы гордится им».
Вахтангов был надеждой Станиславского. Он считал его своим единственным преемником. Реализм Художественного театра - это высокая идейность и человечность искусства, его общественная суть, этому учился Вахтангов у своих учителей. За свою недолгую, но необычайно насыщенную жизнь Вахтангов сделал очень много - поставил замечательные спектакли, блестяще сыграл ряд ролей, воспитал целое поколение молодых актеров, создал свою студию (теперешний Театра имени Вахтангова).
Его предназначением был театр. Ему уже рисовались грандиозные перспективы современного театра. На спектакле Памяти Евгения Вахтангова Немирович-Данченко сказал: «Сдвиг в искусстве совершается не часто. В Художественном театре Вахтангов учился его основному закону - закону внутреннего оправдание. Наверное, мы тяжелили искусство, а Вахтангов это отяжеление отбрасывал. С удивительной чуткостью он ловил черты нового театра и умел их синтезировать, сочетать с тем лучшим, что было в Художественном театре. Новый предугадывался им настолько ярко, что Художественный театр явственно ощущает, что именно Вахтангов оказал сдвиг в его искусстве».
У Вахтангова, как у всякого новатора в искусстве, конечно, были и противники. Его обвиняли в формализме и отступлении от системы Станиславского. А он утверждал, что форма и содержание в спектакле неразрывны, и до самой смерти проповедовал учение Станиславского. Прошли годы учителя Вахтангова оказались правы, как оказался прав и их талантливейший ученик.
