Сегодня мы продолжаем наш рассказ об опере #Михаила Ивановича Глинки «Жизнь за царя» (второе название «Иван Сусанин»). Программу подготовила и ведет заслуженный работник культуры, #музыковед Наталья Кочеткова. В прошлой нашей программе мы рассказалио первом и втором действии оперы «Иван Сусанин».
Наталья Кочеткова: Все взоры устремились к царской ложе. Присутствовавший на премьере Николай Первый, поднявшись, стоя, громко аплодировал. В том не было ни лицемерия, ни фальши, изысканный балет и ничего мужицкого, заметим апропо. Ни меньшую услугу, скорее всего, невольно, царь оказал Михаилу Ивановичу Глинке еще на генеральной репетиции. Прослушав оперу, оставшись, в общем-то, довольным творением композитора, он выразил сомнение по поводу названия «Иван Сусанин». Тем более, что оно уже звучало в недавно состоявшейся опере Катерино Кавоса, придворного композитора и дирижера Мариинского театра. «Смерть за царя» - предложил Николай Первый. Потом расслышав в словосочетании сумрачный нюанс, дал вариант «Жизнь за царя». И этот факт едва не стал решающим в приеме оперы. «Жизнь за царя» уже обязывала к успеху, во всяком случае, к официальному. И публике, оставив собственное мнение при себе, а той, что почитала заморское тем паче, не представлялось выбора иного, как повторить жест коронованной особы. Весь театральный зал рукоплескал создателю творения «Жизнь за царя», смущенно выходившему к рампе, на поклон Михаилу Глинке, признав талант и мастерство отечественного русского маэстро.
Богатое событиями третье действие самим уж драматизмом ситуации захватило зрителей. Смысловой центр его — сцена вторжения врагов в избу Сусанина. Используя законы театральной композиции и силу театрального эффекта, Глинка предваряет ее не замутнено светлой, радостной тональностью картин приготовления к свадьбе Богдана Собинина и Антониды. Царит особо благостное настроение. Так по-семейному, душевно, напевом колыбельным звучит известная всем песня Вани, приемного сына Сусанина.
Духовную значимость события определяют молитвенно-хоральные эпизоды благословения молодых. «Боже! Счастье семье пошли! Счастье земле пошли!» Вот он патриотизм народный! По-русски ощутимый сердцем! Осознающий ясно – не может быть благополучия в доме, без мира на родной земле.
Здесь с убедительною силой в первом оперном сочинении мастера раскрылся драматургический талант Глинки. Чужие ритмы Полонеза, ворвавшись громогласными аккордами, разрушат красоту и плавное течение мелодий русских. Исключительно музыкальными средствами решает автор драматическую кульминацию оперы.
К тому моменту зрители, уж породнившись с участниками действия, испытывая словно на себе войною принесенные страдания и боль буквально в каждый дом, волною трепетной отозвались на горестную жалобу Антониды: «Были враги сейчас! Взяли отца у нас!».
Похожий на причитания плач. Так в голос плакать женщины умели, пожалуй, только в русских деревнях.
Напряженное внимание и интерес возрастали по мере приближения событий к трагической развязке оперы, к моменту жертвенного подвига героя. Все дело в том, что ситуация, которая сопряжена с проблемой выбора и добровольного самопожертвования, принадлежит к тем самым сильным впечатляющим ответственным, что отличают древнегреческую трагедию или особо драматичные библейские сюжеты. Они-то требуют от автора таланта мастерства и вдохновения, без остатка. Вновь вспомнив оперные сочинения Кавоса, вдруг обнаруживается, что автор вовсе обошел трагическое действие. В последний миг, когда мечи врагов уже занесены над головой Сусанина, вбегал Собинин, спасал отца и подвига Сусанин не успевал свершить. Итальянец по рождению и образованию, хотя и много лет работавший в России, Кавос задумал произведение в жанре итальянской оперы-сериа. И выполнил одно из главных положений жанра — привел к благополучной развязке драмы. Тем самым он лишил всю оперу трагической патетики. В работе над сюжетом оперы для Глинки именно отсюда все и начиналось! Он сразу был сосредоточен на этом самом главном и глубоком эпизоде оперы, на сцене гибели Сусанина в заснеженном глухом лесу. «Сцену Сусанина в лесу я писал зимою, - вспоминал Глинка. - Я часто с чувством читал ее вслух и так живо переносился в положение моего героя, что волосы у меня самого становились дыбом. И мороз продерал по коже».
В подобных ситуациях во многих театральных постановках традиционно присутствовал высокий штиль. На самом деле, соответствующие значимости события. Как Эгмонт в одноименной драме Гёте, приговоренный к казни восходит на эшафот под громкие фанфары бетховенской победной симфонии, с призывом обращаясь к нидерландскому народу: «За родину сражайтесь! За вольность! За свободу!». На удивление петербургской публике в предсмертный час героя не слышно было в #музыке, ни в речи, ни упоения подвигом, ни торжества, ни пафосных фанфар. «Свой долг исполнил я», - произносил Сусанин, и то один лишь раз. При этом в сдержанной речитативной фразе. Как будто в тех словах гражданственного смысла, само собою разумеющегося, единственно возможное решение, не претендующее на исключительность поступка. Сусанин прибывает в скорби, тоске предсмертной. «Мне страшно, тяжело на пытке умирать». И в этой откровенности героя великая и человеческая правда. Она и в музыке величественно скорбной арии «Ты взойдешь, моя заря, над миром свет прольешь!». При том в мелодии, столь неожиданно сердечной и простой в характере крестьянского распева. И это глубоко смутило многочисленную часть публики. «Глинка низвел трагедию до народной песни». «Глинка возвысил народный напев до трагедии!», - верно понял и объяснил мысль композитора выдающийся музыкальный критик того времени Владимир Федорович Одоевский.
«Глинка возвысил народный напев до трагедии!», - мнение Одоевского разделили патриотически настроенные представители русского искусства. В честь Глинки на торжественном обеде слагали стихи, сопровождая музыкой, произносили тосты Жуковский, Вяземский, шутливо обыгрывая фамилию композитора:
«Пой в восторге, русский хор,
Вышла новая новинка,
Веселися, Русь! Наш Глинка —
Уж не глинка, а фарфор!».
Среди многих других поэтов Пушкин:
«Слушая сию новинку,
Зависть, злобой омрачась,
Пусть скрежещет, но уж Глинку
Затоптать не может в грязь».
Надо полагать, что Пушкин как ни кто другой, так много испытавший на себе, осознавал, сочувствуя, какие препоны приходилось преодолевать русскому художнику в своем отечестве. Глинке это предстояло еще пройти. А в театре все искупила «Славься!». На Красной площади у стен Московского Кремля народ российский грянул: «Славься! Славься Святая Русь!». Могучее звучание трех хоров: крестьян, ополченцев, корифеев и двух оркестров Большого оперного и Духового на сцене, достигнув апогея, вдруг потонуло в перезвоне праздничных колоколов, как будто всех московских звонниц и церквей, которых в Белокаменной насчитывали сорок сороков.
Буквально с первых дней осознанного восприятия мира любовь к России проникала в сердце будущего композитора со звоном русских колоколов. В течение последующей жизни всплывали в памяти те детские восторженные впечатления, когда по праздничным и по воскресным дням в рассветный час бабушка брала внука с собою в церковь. Храм с колокольней находился, как было принято, на отдаленном расстоянии от селения, возвышался на холме, окруженный густыми кронами деревьев. И весь их путь, совершаемый неспешно, благочинно, сопровождался колокольным звоном. О, этот Новоспасский звон! Глубокий бархатный и ясный, медленно плывущий над лесами. Размеренный и строгий ранним утром, ликующий, переливающийся светом перезвон по окончании службы. А звонари из Новоспасского славились. Известны были далеко, как искусные мастера своего дела. Послушать их съезжались люди не только из ближайших мест. Желая продлить впечатление по возвращении домой, мальчик вооружался кусочком мела и на полу, по всей анфиладе бабушкиных комнат рисовал Новоспасскую колокольню. Приносил из кухни медные тазы, большие и поменьше, раскладывал их по ярусам колокольни и бил в них, подражая настоящим звонарям.
Под гром аплодисментов зала на сцене мощный хор народа скандировал «России слава! Народу и царю! Героям слава!». И в такт, и в паузы, в так называемых местах открытых вызванивали славу колокола, пронесенные композитором в душе, как самое святое ощущение России. И возвращенные народу в не угасающих могучих обертонах на все века и времена! Художнику с душою русской, с благоговейным и горячим чувством к Матушке России было даровано создать это единственное в мире «Славься!», второму «Славься!» не бывать!
Последователи Глинки, бесспорно, признанные классиком отечественной музыки воспримут как завет его идейно-эстетические принципы: народность, реализм, высокое профессиональное мастерство. На том по сей день зиждется великая российская оперная школа! И дорогого стоит, наконец, прекрасная традиция, когда в заветный день, а именно 27 ноября (не принято его переводить на новый стиль), как прежде, как всегда, уж более полутораста лет в старинном многоярусном театре Петербурга дают «Жизнь за царя». То — дань признательности и любви народа к избраннику земли российской Михаилу Глинке!
RadioBlago: На этом и вторая часть программы об опере Михаила Глинки «Жизнь за царя» подошла к концу. Не забывайте, что послушать и прочитать все наши выпуски можно на сайте www.radioblago.ru в разделе «Время культуры». До встречи в концертном зале!
