Сегодня программа посвящена российской писательнице Людмиле Улицкой. 9 ноября в электротеатре «Станиславский» в Москве она представила свою новую книгу «Лестница Якова», о которой и пойдет речь в нашей программы.
Людмила Евгеньевна Улицкая — автор с необычной писательской судьбой. По образованию она биолог, по профессии генетик. После двухлетней работы в Институте общей генетика Академии наук СССР была уволена. Как рассказывают, за перепечатку самиздата. Поступила на службу в Камерный еврейский музыкальный театр: писала очерки, детские пьесы, инсценировки для радио, переводила стихи с монгольского языка. Писать художественные произведения Людмила Улицкая начала в конце 80-х годов, публиковаться — в начале 90-х.
На сегодняшний день в библиографии Улицкой 6 романов, множество сборников рассказов, повестей, пьес и даже сказки, а по её сценариям снято 8 фильмов. Людмила Улицкая стала лауреатом литературных премий «Русский Букер», «Большая книга» и «Проза года». Ее книги переведены на 32 языка мира и отмечены престижными литературными премиями Франции, Италии, Австрии, Китая и других стран. В прошлом году во Франции Людмилу Улицкую наградили высшем знаком отличия — орденом Почетного Легиона.
Среди наиболее известных произведений автора — повесть «Сонечка», романы «Казус Кукоцкого», «Даниэль Штайн. Переводчик» и «Зеленый шатер».
В октябре этого года в издательстве АСТ в Редакции Елены Шубиной вышло новое произведение Людмилы Улицкой под названием «Лестница Якова». В аннотации книги говорится, что это роман-притча, причудливо разветвленная семейная хроника с множеством героев и филигранно выстроенным сюжетом. В центре романа — параллельные судьбы Якова Осецкого, человека книги и интеллектуала, рожденного в конце 19-го века, и его внучки Норы — театрального художника, личности своевольной и деятельной. Их так называемое знакомство состоялось в начале 21-го века, когда Нора прочла переписку Якова и бабушки Марии, а затем получила в архиве КГБ доступ к его личному делу. По признанию Людмилы Улицкой, в основу романа легли письма из архива ее семьи.
Людмила Улицкая: У меня сегодня, конечно, большой день в жизни, потому что я в первый раз представляю этот роман, который четыре года я с ним жила. Это было на самом деле тяжелое, тяжелое на самом деле время. Очень плодотворное. Как всякая большая книжка, она очень человека переворачивает. Ты выходишь из нее немножко другим, чем вошел. Роман на самом деле, ужасно длинный, очень сложный. Понимаете, вот мое поколение привыкло читать трудные книжки. И мы всю нашу жизнь, всю нашу молодость читали книжки, которые были нам не по размеру. Они все время были немножко на градус выше, чем мы могли. И поэтому вот это ощущение при чтении, оно конечно, было очень плодотворно, потому что мы вырастали вместе с книжками. Сегодня поменялась ситуация и читающие люди крайне редко сохраняют вот этот самый вот этот стиль чтения навырост. В общем, обычно смотришь: трудновато, ну бог с ней!. Я это отчасти сама очень хорошо понимаю, и должна как бы извиниться за то, что книжка не очень легкая. Наверное, не один раз придется остановиться, устать, отложить, может быть.
RadioBlago : Еще до выхода книги Людмила Улицкая рассказывала, как в 2011 году открыла довольно объемную папку, которая хранилась у нее дома с тех пор, как умерла бабушка. В ней Улицкая обнаружила переписку дедушки и бабушки, которая длилась много лет, начиная с 1911 года. После окончания своего предыдущего произведения «Зеленый шатер» автор заявляла, что не будет больше писать романов. Но найденные письма заставили ее изменить это решение.
Людмила Улицкая: Поскольку роман длинный. И большая часть людей, которые сюда пришли, его не читали. То я сделаю то, что может быть я делаю первый раз в жизни, и это очень экспериментально. Дело в том, что я иногда пишу стихи. Я этого не делаю так, вот, я их не публикую. По-моему, за всю мою жизнь у меня было только одно стихотворение опубликовано — году в 75-м каком-то, таком нелегально самоиздатском журнале. По-моему, одно оно было. Тем не менее, я их пишу, и где—то в начале этого романа я написала стихотворение, которое такое небольшое, собственно поэма, которая на самом деле представляет собой синопсис, как теперь говорят. То есть, краткое содержание. Вот я вам прочту это довольно длинное сочинение, а потом будет следующий номер программы, о котором я вам расскажу. Это стихотворение памяти деда.
- Я с тобой говорю как сама с собой,
- Пол столетия простояли Берлинской стеной.
- Но цементом скрепленный кирпич превратился в бой
- И преграда рухнула между мной и тобой.
- Твой тюремный диптих в профиль анфас
- На свои любительские я кладу.
- Мы с тобой одно Скулы, губы, ухо и глаз.
- Как рыбак кольцо Соломона берет на уду
- Я нашла тебя, я за тобой иду.
- Я не знаю, в хорошем ли месте отбываешь теперь ты срок,
- Но при жизни, знаю, был трижды в аду,
- Ты играл на фоно, на кларнете, дул в любую дуду,
- Этот звук я узнала, за ним иду.
- Из архивов истлевших писем сожженных слов и нот
- Фотографий, выцветших, счетов и анкет,
- Я составила твой портрет, это мой портрет.
- Это вместе мы отыскали брод
- Через реку забвения, где нет движения вспять,
- Нет обратных билетов, скидок, льгот,
- Указатель настроен только на вечный вперед.
- А назад ни одна Эвридика,
- Сколько ни пей, сколько не пой,
- Хоть под дурью, хоть под иглой, ни ногой.
- И волна играет орфеевой головой,
- Прибивает к сладчайшему из островов.
- Никому из смертных обратно не удалось
- Вырвать душу усопшего, и плоть ей вернув и кость.
- Солнцу он призрачный улов,
- И на час выпросить встречу у богов не могу,
- А свиданье давала даже ОГПУ.
- Приезжали к тебе в проклятый Тираноград
- Ледяная от страха жена, сын-паршивец и младший брат.
- Знал ты все, что знали в твои времена,
- Дарвин с птичками, Мендель и монастырский горох,
- Маркс и Кауцкий — это на первый срок.
- На второй — на святыни пасть не разевай.
- Получил Алтай и сиди считай,
- Сколько лет вперед, сколько лет назад,
- Вот маслозавод, вот кинопрокат,
- Вот сидит тапер и берет аккорд,
- А метель метет, заметает двор.
- Может научить вас парле-франсе,
- Может инглиш, дойч или на кларне-,
- Или на фоно, или рисовать.
- Что еще предложить, что еще продать.
- Я давно уже старше тебя, отец моего отца.
- Перед внучкой девочкой однажды мелькнул между ссылками долгими,
- Но на ловца красный зверь, видимо, целый век бежит.
- И ложится тенью твоя тень на последний остаток моих дорог.
- Но постичь не могу я, какой в том прок.
- И какому колену и в чем урок.
- Нашей поздней встречи на границе миров
- И моей любви, устремленной в ров.
- Надо снова учебник перечитать.
- Раздраконили весь геном.
- То, о чем ты ни духом, ни сном,
- Стало просто как апельсин.
- Так суров естественный отбор.
- Погибают все. И отец, и сын.
- Динозаврус, мамонт, ети и тля,
- Выживает на свете лишь ген один,
- От Адама ветхого, до судного дня.
- И пока еще есть право-лево, и верх и низ.
- И минут щекотных не закончен тик.
- Утром солнце встает, ночью всходит луна,
- И морской прилив не затих до дна,
- Люди ищут бессмертия в ветоши древних книг,
- У врачей, у магов и на дне риторт,
- Ищут крови свежей как вампир-мертвец
- Ищут вечной жизни, как пастух овец.
- А оно — где соития честный труд,
- Где огниво, кремень, кристаллы и труд,
- Высекает искру, покуда трут
- Наши дети и внуки простыней простор,
- Позабыв и стыд, и грех и позор,
- И все то, что у всех ханжей не в чести,
- Что мешает этот узор плести,
- Повезет быть может, и шанс велик,
- Что родится новый любитель книг,
- Сочинитель слов, почитатель нот,
- И тогда наши лики снова взойдут из вод.
- И забрезжит нежданный бессмертия взвод,
О котором ты грезил, искал и звал,
- Я восславлю Того, Кого ты не знал.
- Кто бессмертную нить для того снизал,
- Чтобы каждый, кто в этот вошел вокзал,
- Посмотрев расписание поездов,
- К нашим правнукам дальним от праотцов,
- Улыбнувшись, вернулся, откуда пришел,
- Будь то бездна пустая, Эдем иль Шевол.
Такое я написала длинное стихотворение.
RadioBlago : Книга вышла в октябре этого года, а 9 ноября в Москве в Электротеатре «Станиславский» ее представили журналистам и широкой публике. Многие из собравшихся ожидаемо не успели познакомиться с романом. И потому для всех присутствующих актеры электротеатра Елена Морозова и Дмитрий Чеботарёв прочитали отрывки из произведения. Сейчас в эфире радио Благо прозвучат два коротких фрагмента из книги Людмилы Улицкой «Лестница Якова».
Отрывок из романа: Узун Сырт. СТЗ 1925-1933. Мальчик все забыл. Ошеломляющее море. Древняя осевшая Генуэзская крепость. Небывалого вкуса фрукты и полюбившиеся ему на всю оставшуюся жизнь шашлыки, кипарисы, чебуреки, татары, греки, лодки, пролетки поблекли и превратились в пыль при виде планеров, парящих над длинной горой Узум Сыртом над Коктебелем. Но Генриха повели не к планерам, а в гости к какому-то Максу. Сидели в большой комнате вокруг толстого бородатого старика в белой простыне, с обвязанной веревкой головой. Шел длинный непонятный разговор, другой старик, тощий и носатый, говорил о психоанализе, а главный, толстый, молчал. Иногда кивал важно головой, улыбался. Генрих изнемогал от нетерпения, потому что парящие прекрасные машины он заметил еще при подъезде к деревне и теперь он хотел только одного — поскорее бежать на ту гору, откуда их запускали. Он дергал Марусю за подол платья, за руку, и наконец сгорбившись, сморщив по-обезьяньи мордочку затрясся в беззвучном плаче. Маруся встала. Извинилась. И взявши его за руку, вышла вслед за сыном. Генрих вырвав руку, скатился с лестницы и побежал прочь в сторону горы, откуда поднимались и плыли прекрасные воздушные суда. Маруся бежала за ним, кричала, чтобы он остановился, но он ее не слышал, он быстро устал. Замедлил свой бег. Маруся его нагнала и молча шли с ним рядом. Она, специалист по воспитанию, чувствовала полный педагогический провал. Но ничего другого, как идти вслед за сыном не оставалось.
- Она понимала, что говорить сейчас ей ничего не следует, слишком раздражена. Генрих испортил ей визит, о котором она давно мечтала. Макс Волошин был одним из тех, кто десятилетия тому назад, в ушедшей жизни, от которой едва и следы остались, восторженно писал о той пластической студии, в которой так счастливо начиналась марусина неудавшаяся карьера босоножки, и Маруси очень хотелось свернуть разговор на те времена, намекнуть на свою причастность к тому изысканному искусству. И вместо разговора, о котором она бы потом вспоминала всю жизнь, ей пришлось торопливо тащиться вверх, в гору, бог знает куда, за своим невоспитанным и нервным, да, нервным ребенком смотреть на планеры.
- Оказалось, что это довольно далеко. Маруся предложила пойти на гору завтра, рано утром. Но Генрих и не думал сдаваться, его гнала вспыхнувшая страсть. Да, да, прав был Яков, тысячу раз прав, когда наблюдая отвратительные припадки с воем, падением на пол, битьем ногами и руками, в которые впадал Генрих с четырех лет, говорил:
- Маруся, это не эпилепсия, это нечто совсем другое. Поверь, это конфликт воли и реальности. У него яростное желание реализовать какую-то детскую глупость, которую мы не разрешаем. А когда встанет перед ним настоящая задача, эта же энергия пойдет на преодоление настоящих задач. Сублимация великая вещь.
- В их семье это слово повторялось часто.
- Было очень жарко. Пыльная каменистая дорога была раскалена. Хотелось пить. Рот высох до самой гортани. Маруся была в предобморочном состоянии, но упасть в обморок не могла себе позволить, крепилась. Впереди шел, прихрамывая, растерший жесткими сандалиями ногу, сын, решительно и целеустремленно.
- На горе их никто не ждал. Но народу там было несколько десятков человек. Все окружили планер, ощупывали его как ветеринары, больное животное. Генрих сразу же втянулся в толпу, никто его не гнал, но и внимания не обращал. Там крутилось без него несколько мальчишек. Маруся вытоптала в тени брезентового ангара сухие кустики полыни, поднялась волна острого и горького запаха: полынь, шалфей, чабрец, села на сухую пахучую землю, все плыло у нее перед глазами. Сознание она не потеряла. Но на некоторое время выключилась из действительности. Потом открыла глаза и увидела внизу, перед собой изгибистую долину, татарскую деревушку на склоне, пасущихся коз, отроги Карадага, парящий в яркой синеве планер и почувствовала себя счастливой. Подошла к людям, следящим за полетом планера, выбрала глазами одного, военного вида, в штатской одежде, с твердым офицерским лицом и кавказскими усиками. И обратилась к нему бодрым и веселым голосом:
- «Товарищ, не поможете нам добраться отсюда до Коктебеля? А то мы с сыном очень устали, пока сюда добирались». Товарищ обернулся:
- «На сегодня пуски закончены. Через полчаса за нами заедут, подождите, мы вас захватим».
- Гени ее не видел. Он затесался в группу местных мальчишек и оживленно с ними болтал, размахивая руками. Через полчаса фырча и отплевываясь подъехал пыльный грузовик, и мальчишки сразу забыли про планер, прилипли к машине, Маруся вытянула отбивающегося сына из толпы:
- «Хочешь на грузовике прокатиться?»
- «О! Счастье!». Счастье — военизированный человек подал Марусе руку, она легко впрыгнула в кузов. Маруся улыбнулась обольстительной улыбкой: «Подбросите к Максу?». Человек разулыбался, сразу догадался, что женщина из «своих». Он тоже был из «своих», внук Айвазовского. Но Маруся этого так и не узнала. Он сел в кабину, в кузов набилось человек 10. Генрих хотел было поскандалить, что тоже хочет в кабину, но тут Маруся взяла его под педагогические уздцы и сказа: «Спокойно. Мы можем слезть и идти пешком. Хочешь?» Он не хотел.
Отрывок из романа: Яков тем временем делал свою вполне успешную карьеру в ВСНХ, высшем совете народного хозяйства. Квартирный вопрос был решен с самого начала, прекрасная комната на Поварской, при жилищном кризисе тех лет была великим достижением. Куплен был книжный шкаф, стол и наконец он обзавелся пианино, последним собственным инструментом в его жизни. Старомодная прямострунка с прекрасным звуком. За считанные годы Яков создал себе имя в мире экономистов, ученых и практиков, выступал с лекциями статьями, поменял в поисках себя несколько разных мест службы. Написал и зал книгу «Логика управления» с многими умными и совершенно несвоевременными мыслями». Маруся, мало что понимающая в научных материях каким-то своим женским чутьем предчувствовала заложенные в книге опасности для их жизни. А Яков ничего не предчувствовал. Он заведовал в ВСНХ статистическим отделом, разрабатывал новую тему, которой прежде не занимались - «Промышленное краеведение». Он составлял описание всех предприятий по районам, их историю, экономические характеристики. Это была забытая на два века со времен Ломоносова отрасль экономической географии. Яков,с оставляя описание производств уже погибших, сравнивал их с новыми, перспективными, научно-устроенными, вписанными в жизнь маленького региона предприятиями, с учетом особенностей географии и населения.
- Весной 28-го года началось Шахтинское дело. Более 50 человек, работавших на шахтах Донбасса и главном горно-топливном управлении ВСНХ обвинялись по началу во вредительстве, а потом уж и в шпионаже. Процесс шел меньше двух месяцев. Из 50 арестованных, 30 признались в преступлениях, пятерых расстреляли. Яков знал одного из расстрелянных по Харькову. И не мог поверить в его виновность.
- Произошло еще одно событие, семейное. В Киеве арестовали отца Якова, который в то время работал управляющим на мельничном предприятии, которое когда-то ему принадлежало. Это был еще не объявленный, но уже реализуемый конец НЭПа. По представлению Якова это грозило экономической катастрофой.
- Летом, 1928 года, на пленуме ЦК ВКПБ Сталин заявил, что по мере нашего продвижения вперед, классовая борьба будет обостряться. Фраза звучала как теоретическое построение, но Яков, марксист, изучавший классика не в подпольных кружках для пролетариев, а в оригиналах, еще в ранней юности был не высокого мнения о Сталине как о теоретике, хотя и отдавал ему должное как фигуре политической. Он и понял эту фразу, а политическое предостережение всем у сословию технической интеллигенции, которая, зажатая в тиски партийного руководства действительно не могла провести индустриализацию в сроки, определяемые директивами.
- Печальные размышления Якова шли совершенно в двух противоположных направлениях. С одной стороны, потеряв сон, он неизменно писал письмо вождю, пытаясь изложить ошибочность идеи обострения классовой борьбы. Обостряться она конечно же могла, но только не на просторах нашей родины, страны победившего пролетариата, а именно в мире капиталистическом, еще не доросшим до идеи всемирной пролетарской революции. Российская техническая интеллигенция, напротив, все свои силы отдает построению и так далее. Вторая мысль, которая ему не давала спать — побег. Побег из экономической статистики, превратившейся в опасную науку, в сторону музыки. А что? Преподаватель муз. литературы, сольфеджо, руководитель хора, частные уроки фортепиано, флейты, кларнета. Не мечта ли это? Не спасение ли для него лично и для всей семьи?
- Наступление на техническую интеллигенцию, поиск вредителей и шпионов шел широким фронтом и Яков опоздал. Пока он анализировал текущий момент, подоспел следующий процесс. Дело промпартии. Читая внимательно материалы процесса, Яков почувствовал угрозу своему существованию. Обвиняемый по процессу промпартии профессор Рамзин дал показания, обеспечившие высшую меру ему и его подельникам, ведущим специалистам госплана и ВСНХ. Расстрел заменили тюремным сроком, Яков понял, что опоздал.
- Вредительство было обнаружено в экономике, горном деле, лесоводстве, микробиологии, всюду, где не поищи. В 1930-1931-х годах ХОСО ОГПУ рассмотрело более 35 тысяч дел. Одно из них было дело Якова Осецкого. На допросах он довольно витиевато защищался, во вредительстве не признавался, но в ошибках покаялся. Получил три года законного наказания с отбыванием этого срока на Сталинградском тракторном заводе. В начале февраля 1931 года он прибыл по месту ссылки и начал работу в плановом отделе СТЗ. Это было лучшее, на что он мог рассчитывать.
- В первом письме, отправленном жене из Сталинграда Яков напоминает ей, что первое его заключение состоялось в 1913 году — 15 дней на Челябинской гаупвахте, которое теперь он вспоминает как счастливую пору молодости. Просит ее быть бодрой, не унывать и хранить себя и сына.
- С сыном оказалось все очень сложно. Узнав об аресте отца.. Якова забрали на работе, Марусе сообщили об этом спустя сутки. 15-летний Генрих, вернувшись вечером из своего авиаклуба, выслушал сообщение матери, побелел, осунулся. Выперли скулы, рот сжался. Он выдохнул и сказал тихо: «Вредитель. Я так и знал». После чего смел со стола, оставшиеся с вечера чашки. Сбросил с отцовского стола две аккуратные стопки книг. И две стопки писчей бумаги — исписанную и чистую. Повернулся к книжному шкафу и стал швырять об пол, тщательно разложенные по разделам книги, выкрикивая все громче единственное слово, которое созрело в его сознании. «Вредитель! Вредитель!». Маруся сидела в кресле, зажав уши и зажмурившись. Это был настоящий припадок. И она не знала, как его остановить. Но сокрушив все, что попалось ему под руку, Генрих бросился на тахту и завыл. Прошло несколько минут. Маруся села рядом с сыном, погладила его по плечу. Оставь. Оставь меня. Ты не понимаешь, что это значит. Меня теперь никуда не примут. Я сын врага народа. Навсегда. Слезы текли густо. Плечи сотрясались. Он дрыгал ногами и руками совершенно как в раннем детстве. И Маруся сделала то, что делала тогда — полезла в буфет и вынула из припрятанного кулька конфетку, развернула и сунула ему в рот. Конфету он не выплюнул. Но и не успокоился. Долго еще вздрагивал, а потом заснул на отцовском месте.
- «Что он наделал! Что он наделал!», - кричала Маруся беззвучно. Все разрушил. Что теперь будет с нами?
RadioBlago : Творческий вечер Людмилы Улицкой в Москве был насыщен событиями — после прочтенного стихотворения, а затем и отрывков из книги началась сессия вопросов и ответов, которую вел Александр Архангельский, писатель, публицист, литературный критик и телеведущий. Его первый вопрос к писательнице звучал следующим образом.
Александр Архангельский: Вы уже не в первый раз взламываете сюжет, запуская туда куски жизни. Я просто напомню, что в «Даниэле Штайне. Переводчике» есть несколько писем, реальных писем, которые Людмила Улицкая писала своей подруге, переводчику и агенту Лёле Костюкович. И это письма И это не письма, стилизованные под письма подруги, а реальные письма, которые были написаны в процессе работы над романом. И вот эти просверленные дупла, позволяющие проникнуть живой жизни внутрь художественного текста, мне кажется, были очень важными для самого высказывания, я не помню в Зеленом шатре таких элементов. Но здесь точно, здесь точно письма. И писем гораздо больше. Тогда у меня другой вопрос: а почему не документальный роман, потому что вы про Якова рассказывали, мы свидетели, современники, свидетели ваших воспоминаний устных. Почему тогда реальные письма не встроены в документальное повествование, а встроены в повествование художественное?
RadioBlago : Отвечая на первый вопрос ведущего, Людмила Улицкая заметила, что речь в данном случае идет о чрезвычайно важном процессе, который в настоящее время охватил всех нас. Подробнее писательница рассказала собравшимся в зале.
Людмила Улицкая: Дело в том, что то, что мы привыкли считать художественной литературой, то к чему мы привыкли, и с чем мы сжились, мы так воспитаны, сегодня на наших глазах меняет свои объемы, границы, формы, и происходит нечто, что нс выталкивает из этого традиционного повествования. Это не намерение, во-первых, это не намерение, у меня нет намерений играть с формой. Я так сказать с очень большим уважением отношусь к играм формалистическим, но я не тот игрок. Поскольку я считаю, что есть литература идей, она имеет право на существование, это очень интересно, замечательно, и есть литература людей. И я.. это довольно конечно естественно иногда и совмещается. Но в общем, я конечно автор, моя литература это литература людей., конечно. Не то, что там совсем нет идей. Но меня не так волнуют идеи, и не так волнует форма. Она как бы получается. Вот она получается в силу моего желания поделиться некоторыми моими открытиями, некоторыми новыми знаниями. И таким образом, она возникает из того материла, который вокруг меня. Каким образом получилось на этот раз? Действительно, я вполне отдаю себе отчет в том, что я двигаюсь в сторону non fiction'а на самом деле. Все более и более использовать живые материалы. Мне это нравится. Наверное, это отчасти как-то может быть семейный проект. Потому что мой муж (художник и скульптор) последние годы много чего выстраивает из мусора. И книжка моя, которая называется священный мусор, она на самом деле про то, что в том мире, который выбрал материализм, а вовсе не идеализм когда-то. Значит, в этом мире материя презрена. Материю презирают, ее не любят, А у нас такое, семейная линия, мы материю любим. Поэтому мы зашиваем. Некоторые покупают рваные джинсы, а мы рваные зашиваем. Андрей ставит заплатки. Я тоже с сожалением смотрю на старые вещи, потому что они кончают свою жизнь. Мне с ними жалко расставаться. Вот видимо что-то отсюда. Какой-то импульс идет. И мне очень жалко расставаться со всем тем, что составляло важное содержание жизни. И вот это вот ощущение, что жизнь собирается (мне много лет уже), что жизнь собирается из этих обрывков, писем, перышек, воспоминаний. И того, что уже даже не имеет материальной структуры, но когда-то ее имело. И по-видимому вот эти кипы писем вдруг таким образом на меня воздействовали, что я поняла, что я должна найти форму это рассказать. Но я не могу опубликовать эти письма. Потому что у каждого, у очень многих из вас в доме лежат такие же свидетельства жизни ваших родителей, дедушек-бабушек, и особенности нашей, ну скажем так старо-советской жизни. Потому что сказать, что очень резкий перелом, я не могу. Особенность в том, что мы в общем, все принадлежали отчасти и некоторые полностью, к молчащему поколению. И когда свидетельствами прошлой жизни оказываются именно эти случайно не уничтоженные бумажки, какие-то предметы, которых касались наши бабушки-дедушки. У меня есть чашка, в которой мой прадедушка часовщик держал колесики какие-то от часов, какие-то там мелкие механизмочки.
RadioBlago : Роман Людмилы Улицкой состоит из мельчайших фрагментов — каждый из которых судьба одного конкретного человека, члена ее семьи. Истории этой большой династии выстроены не в хронологическом порядке, а вплетены в авторский узор повествования. Каждый новый завиток этого тонкого рисунка снабжен точным годом, в который происходило то или иное событие. И читатель вслед за автором движется вверх и вниз по этой лестнице времени, узнавая то, что десятилетиями находилось под замком.
Людмила Улицкая: Для меня это был очень большой путь, потому что мне надо было выстроить такую структуру, при которой письма имели бы равноправное существование с тем моим текстом, потому что надо сказать, что очень многие вещи мне были неизвестны. Некоторые остались неизвестны. И письма, я как советский человек, открывать боялась. Только когда 100 лет им исполнилось, я я их открыла. Боялась тех самых скелетов, которые сыпятся из писем. Я получила свои скелеты, должна вам сказать. Но я получила и потрясающего деда. Потому что о нем никогда не говорили, все еще по той причине, враг народа, может помешать, может повредить.. Не хочу об этом помнить, не хочу об этом знать. Поэтому когда мой отец уже незадолго до смерти я его попросила: мам, ну вот ты, тебе делать нечего, ну напиши мне про свое детство, с кем играл, где гулял, чего было, уже после его смерти я нашла полтора листа бумаги, на которых было написано: я, Улицкий Евгений Яковлевич, родился, учился, женился, это была справка для отдела кадров. Он так старательно всю жизнь забывал, что видимо забыл. И это было ужасно. В общем, это была работа археологическая. Я ее насколько смогла, я ее проделала. Кроме того, у меня есть ощущение, что эта работа, необходимая для каждого человека, что ее надо проделывать каждому. Ну, я писатель, вот вот мне повезло, мою книжку еще может кто-то там прочитает. Но вот это не имеет значения. Если бы она не была завершена, напечатана. Все равно было безумно важно, что она сделана. И это на самом деле в некотором роде вот этот вот толчок ко всем нам молчащему поколению, Сегодня ломают копья относительно истории, а какой она была, версии истории, одна версия, другая. У каждого в семье есть своя версия истории. И она незыблема. Вот начнем с этого и это нам поможет справиться с некоторыми сложными ситуациями.
RadioBlago : В романе «Лестница Якова» более 700 страниц, хотя сама автор много раз признавалась, что ее размер — это рассказ, малая, а не большая форма. И поэтому Александр Архангельский задал вопрос, как так произошло, что опять из-под пера Улицкой на свет появился именно роман, а не сборник рассказов, к примеру, как было уже не раз. Писательница призналась, что старалась обмануть себя, но у нее так и не вышло.
Людмила Улицкая: Когда я изнемогла от романов и поняла, что ну все. Ну я не могу больше писать романы. Мой размер — физиология, 21 страница. Когда я писала короткий рассказ — 21, когда длинный — 23. Это мой длина шага, дыхание, сердцебиение, вот физиология такая. Но в какой-то момент стало ясно, что эта тема не берется этим шагом. Тогда я погрузилась сначала в «Медея и ее дети», это еще не самое кровавое было, хотя тяжело. «Казус Кукоцкого» - это уже смертельно. И так далее, и так далее. И поэтому когда дело подошло к Зеленому шатру, уже после «Даниэля Штайна», я поняла, что я сейчас произведу некоторую хитрость. Я напишу роман, который будет сделан из рассказов. Это будут рассказы-рассказы, которые вот так возьмут и соберутся в роман в конце концов. До некоторой степени мне это удалось. То есть, задача была в том, чтобы каждая глава этого романа имела самостоятельное существование, как будто ее можно взять и поместить в журнал, как рассказ. В общем, более или менее, мне это удалось. Сейчас я знаю, там есть несколько точек где я все-таки вышла из этой формы, такой соединения рассказов. Ну в общем, я себя обманула. Потому что оказалось, что это нисколько не легче. Потому что роман все равно есть роман. И это проблема стыковок, их разговора между собой этих фрагментов оказалась сложная, ну в общем, это было очень интересно. По «Даниэлю Штайну» что говорить, он просто не мог быть другим. Я очень долго, ведь в 93-м году я столкнулась с «Даниэлем Штайном», а роман был написан через 15 что ли лет. То есть, я все время это все крутилось. И я понимала, что я не знала, как к нему подойти, и вот тот способ полудокументальный, он оказался для меня единственно возможным. Если бы я придумала другой, я бы пошла по другому пути. Но тут я себя похвалю. Когда я переходила из одного издательства в другое, Мне пришлось за довольно короткое время перечитать все мои книжки. И я перечитывала «Даниэля Штайна». И я не могла определить, какой документ я придумала лично, а какой из архива. И тут я поняла, что все у меня получилось.
RadioBlago : Людмила Улицкая — один из немногих современных писателей, кто разговаривает с разными поколениями. Так считает ведущий творческой встречи Александр Архангельский. И зрители в зале, самых разных возрастов, социального опыта и образования, своим присутствием на встрече подтвердили это утверждение. По мнению Архангельского, читателей Улицкой цепляет нечто находящееся над всеми различиями. И это некие идеи, возможно, несколько нервные, напряженные идеи, о которых предлагает поговорить писатель.
Людмила Улицкая: Я не уверена, что это достоинство. Может даже это и недостаток, потому что потому что знаете, такая, убийственная серьезность. Я Я бы с большим удовольствием, если бы у меня была такая голосовая возможность к шутке очень острой подвижной, может может быть я бы немножко по-другому существовала. Я иногда думаю: ну чего же такая звериная серьезность. Ну как же так?
- Звериной там нет, там есть нервическая. Вполне себе человеческая.
- Ну во всяком случае, я не уверена, что это так уж хорошо, но видимо понимаете, я другим человеком быть не могу. Я стараюсь, там что-то меня, стараюсь с собой работать. Но есть вещи, с которыми я ничего не могу сделать.
RadioBlago : Кухня любого творца — художника, писателя, композитора — всегда вызывает большой интерес у поклонников и почитателей его таланта. Один из зрителей в зале поинтересовался у Людмилы Улицкой о том, как она обычно работает — строит ли четкие планы и затем придерживается их, или, напротив, ждет подходящего момента и вдохновения. Ответ на этот вопрос снова обернулся рассказом о дедушке писательницы, вокруг фигуры которого и построен ее новый роман.
Людмила Улицкая: Дело в том, что это очень смешной вопрос. Вот это имеет некоторое отношение к этой книжке. Дело в том, что когда я дедовы письма исследовала, я обнаружила, что у нас есть... Я его видела один раз в жизни, когда мне было 12 лет. Поэтому набраться от него привычек я не могла. Генетика там наверное что-то передала, но в общем, привычек не могло быть. Значит, он писал списочки дел, он мне об этом не рассказывал, я всю жизнь так живу. Он писал списочки книг, которые надо прочитать, на год, что делаю я тоже. Правда, не ставлю сроков, он там ставил. Поэтому я по природе человек в высшей степени неорганизованный, который очень рано начала это понимать и всю свою жизнь страшно с этим борюсь. Отчасти я какие-то явно на этом пути свершения есть. Значит, я пишу, у меня записочки, все мои друзья прекрасно знают, что у меня картоночки, на картоночках 1,2,3,4,5 и я вычеркиваю.
- Что же касается писательской, так сказать, работы, никогда никаких планов не бывает, потому что в моей лично жизни, простите за тавтологию, жизнь важнее работы. То есть, любое.. мне нужно работать, но если в это время кто-то позвонил и надо что-то сделать. И я оставляю спокойно работу. Иногда не спокойно, а с большим раздражением, Никаких нормативных планов у меня нет, работа растягивается как ей угодно. Когда Когда хочет она кончится, а не хочет, она и не кончается. Тут я не нервничаю, я просто плохо очень живу, когда пишу роман. Я перестаю спать, потому что он все время крутиться в голове. Я просыпаюсь вместо того, чтобы не знаю, пописать и пойти дальше спать, я вместо этого начинаю, бегу к компьютеру и Короче говоря, это очень тяжело. А вот что касается производственного плана, нет, нет, это нет.
RadioBlago : Александр Архангельский, который к моменту встречи уже успел прочитать книгу, рассказал, что в финале автор оставляет несколько благодарностей. В частности своим сыновьям, при чем одного благодарит больше, чем другого. Он решил поинтересовался у писательницы, с чем это связано, и успели ли дети Людмилы Улицкой прочитать произведение, и как на него отреагировали.
Людмила Улицкая: Вы знаете, дело в том, что по видимому один из моих сыновей по крайней мере часть этого произведения знает, потому что он у меня проверял некоторые главы, связанные с Америкой, потому что я боялась переврать и он меня консультировал. Что же касается старшего сына, он прочитал как раз. Он как раз прочитал, потому что я ему послала. Он сказал, что ему было очень интересно. Вот. Посмотрим. Я еще только в начале я еще получаю какие-то отзывы друзей, я еще так сказать очень не уверена. То есть, как. Я уверена, что у меня получилось то, что я хотела сделать. А вот второй вопрос понравится это вам или не понравится. Это уже другой вопрос. Но я на самом деле выдохнула, я живу дальше. И у меня такое есть чувство, что я с какой-то одной из больших задач в своей жизни, в общем, я справилась.
RadioBlago : На этом первая часть программы о писателе Людмиле Улицкой и ее новом романе «Лестница Якова» подошла к концу. Продолжение следует. Читайте хорошие книги, друзья!
