Добрый день, уважаемые слушатели! В эфире – программа «Время культуры». И сегодня речь пойдет о «солнечном» композиторе – #Сергее Сергеевиче Прокофьеве. В далеком 1918-м году он завел альбом – тогда это было модно. В нем все его друзья оставляли ответ на главный вопрос Прокофьева: Что Вы думаете о солнце? Вопрос этот не был случайным: солнце – одно из главных условий жизни. В том числе – и долгой жизни музыки самого Сергея Прокофьева. Его сочинения звучат во многих залах мира – и, конечно, в России. Фрагменты из некоторых мы послушаем сегодня.
«Я родился в 1891-м году. Дебюсси было двадцать девять лет, Глазунову – двадцать шесть, Скрябину – девятнадцать, Рахманинову – восемнадцать, Равелю – шестнадцать, Мясковскому – десять, Стравинскому – девять, Хиндемит не родился совсем. В России царствовал Александр III, Ленину был двадцать один год, Сталину – одиннадцать». Так исчерпывающе о своем появлении на свет – а произошло это в деревне Сонцовка (сейчас это Донецкая область) - пишет сам Сергей Прокофьев. Его “Автобиография” – увлекательнейшее чтение. Композитор остроумно пишет о себе и окружавших его людях. Начинает, конечно, с родителей. “Мать любила музыку, отец музыку уважал. Вероятно, он тоже любил ее, но в философском плане, как проявление культуры, как полет человеческого духа. Однажды, когда мальчиком я сидел у рояля, отец остановился, послушал и сказал: "Благородные звуки".
В этом ключ к его отношению к музыке». Первые уроки игры на фортепиано маленькому Сереже Прокофьеву давала мама – Мария Григорьевна. Он очень быстро начал сочинять – а чтобы придуманное записать – выучил ноты. Большое впечатление произвела на Прокофьева поездка в Москву и посещение музыкального театра. Давали «Фауста» Гуно. Возвратившись домой, Прокофьев пишет свою первую оперу - это был «Великан» - опера в трех действиях с приключениями, поединками и прочим. Вопреки поговорке, первый блин вышел совсем не комом. Недавно “Великана” записал Мариинский театр и маэстро Валерий Гергиев.
Валерий Гергиев: Он, безусловно, последователь величайших композиторов, которые творили до него. Неповторимость его музыкального языка меня ошеломляет всегда.
RadioBlago: К вопросу о предшественниках Сергея Прокофьева. У него были прекрасные учителя. Когда мать будущего комппозитора поняла, что уже мало чему может научить сына, она решила показать его профессору московской консерватории Сергею Танееву. Юного автора с толстой папкой собственных сочинений под мышкой привели к мэтру. Тот угостил его шоколадом – и предрек 10-летнему мальчику особый музыкальный путь. Вердикт Танеева был таким: “Подписываться Сергеем, в крайнем случае, Сережей… и срочно заняться музыкальной теорией и гармонией”. Спустя несколько лет, услышав прокофьевские опусы, Танеев шутя хватался за голову, изрекая: “Неужто это я толкнул вас на такую скользкую дорогу!”
Как бы то ни было, но мудрый Сергей Танеев посоветовал матери вундеркинда пригласить на лето в Сонцовку молодого, только что окончившего консерваторию композитора Рейнгольда Глиэра. Тот занимался с Сережей музыкой, а заодно и играл с ним в крокет и, конечно, шахматы – эту игру Сергей Прокофьев полюбил страстно и позже называл ее “делом номер два” (делом номер один была музыка). Позже Прокофьев даже выиграл партию у легендарного шахматиста – Хосе-Рауля Капабланки. Но вернемся к юности музыкального гения – под руководством Глиэра, ставшего для Сергея Прокофьева старшим другом, он сочинял маленькие сочинения - «Песенки». Некоторые из них были такими оригинальными и острыми по звучанию, что один из друзей Сережи посоветовал называть их не «Песенками», а «Собачками», потому что они «кусались». Слово – Екатерине Власовой, профессору московской консерватории и специалисту по творчеству Сергея Прокофьева.
Екатерина Власова: Это очень сложный вопрос – природа гения, особенно его первые годы. Здесь очень многое зависит от того в каком он живет мире и кто его окружает и кто определяет: гений ли он.
RadioBlago: Одним из определивших Прокофьева в гении был Николай Андреевич Римский-Корсаков, знаменитый создатель сказочных опер и член композиторского кружка под названием “Могучая кучка”. В 1904-м году он вел вступительные экзамены в петербургскую консерваторию. Они прошли для 13-летнего Сергея Прокофьева очень эффектно, о чем он не преминул поведать в своей Автобиографии: «Передо мною экзаменовался мужчина с бородою, принёсший в качестве всего своего багажа романс без аккомпанимента. Я вошел, сгибаясь под тяжестью двух папок, в которых лежали четыре оперы, две сонаты, симфония и довольно много фортепианных пьес. «Это мне нравится!», - сказал Римский-Корсаков, который вел экзамен.
RadioBlago: В консерватории Сережа был самым младшим среди однокурсников. И дружба ни с кем не налаживалась – да и чего ожидать, если острый на язык Прокофьев подсчитывал количество ошибок в музыкальных задачах каждого из учеников. Но одного друга по студенческим временам Сергей Прокофьев все же приобрел – это был Николай Мясковский. Сдержанный, строгий, подтянутый, он приходил в консерваторию в мундире поручика саперного батальона – позади была служба в армии. Это была дружба на всю жизнь – Прокофьев и Мясковский показывали друг другу свои сочинения, обсуждали их. И не осуждали – в отличие от публики, которой юный новатор и уже выпускник консерватории преподносил сюрприз за сюрпризом – два своих фортепианных концерта. Премьера второго прошла с грандиозным скандалом. Петербургские критики писали: “Музыка этих футуристов – такую музыку нам кошки могут показывать дома!” Большинство публики шикало – а невозмутимый Прокофьев вызывающе кланялся и играл “на бис”.
Слово - исследователю творчества Сергея Прокофьева, музыковеду Наталье Савкиной.
Наталья Савкина: Он, безусловно, открывал новые пути. Он мало кого слушал – и среди них – Дягилев.
RadioBlago: В 1914-м Сергей Покофьев с концертами едет в Европу – и знакомится там с основателем знаменитой антрепризы “Русские сезоны” Сергеем Дягилевым. Тот, заинтересованный скандальной славой молодого автора, не боится заказать ему новый балет. Прокофьев оставляет в “Автобиографии” запись: “Итак, я неожиданно сделал в Лондоне очень хорошую карьеру. Действительно, сразу, минуя всякие наши учреждения, выйти на европейскую дорогу – да еще такую широкую, как дягилевская – это очень удачно. Новость будущего дягилевского сезона – два балета: “Свадьба” Стравинского и мой балет!”
Но эта новость оказалась преждевременной – Дягилеву балет “Ала и Лоллий” не понравился. И он отказался его ставить, заметив: “Что это? Русский композитор пишет иностранную музыку на русскую тему?” Тем не менее, заказывает Прокофьеву еще один балет – “Шут”. А Сергей Сергеевич – чтобы музыка неудавшегося балета не пропала, составляет из нее Скифскую сюиту.
Премьеру Скифской сюиты также ожидал форменный скандал. Александр Зилоти отказался дирижировать произведением, но проявил благородство, заметив: “От музыки Дебюсси исходит аромат. А от этой воняет. Но если все так настаивают, я могу пригласить автора продирижировать”. На репетициях некоторые оркестранты негодовали и шикали, а на самом концерте литаврист насквозь пробил литавру – порванную кожу обещали прислать композитору на память. А вот маэстро Зилоти в восторге ходил по залу, повторяя: “По морде, по морде!” – что означало: мы с Прокофьевым дали публике по морде!
Тем временем, Сергея Прокофьева посещают совсем не веселые мысли. То, что происходит в стране после Октябрьской революции, его категорически не устраивает – он думает о переезде за рубеж. В Дневнике в 1918-м году он оставляет такую запись: “Я не контрреволюционер и не революционер и не стою ни на той стороне, ни на другой. Здесь – закисание, там – жизнь ключом, здесь – резня и дичь, там – культурная жизнь, здесь – жалкие концерты в Кисловодске, там – Нью-Йорк, Чикаго. Колебаний нет. Весной я еду. Лишь бы Америка не чувствовала вражды к сепаратным русским! И вот под этим флагом я встретил Новый год. Неужели он провалит мои желания?” Прокофьев все больше крепнет в своем желании уехать – успехи его премьер – уже не аргумент для того, чтобы остаться. Между тем, в том же 1918-м году впервые исполнена его «Классическая симфония» - фирменно-солнечное сочинение композитора - изящное, полное юмора. Название симфонии как бы подчеркивает намеренную стилизацию - подражание манере венских классиков – Прокофьев даже уверенно бросает: “Живи Моцарт или Гайдн сейчас, они бы писали именно так”. Сейчас “Классическая” симфония и сама стала настоящей классикой.
Сергей Прокофьев – с шахматной точностью – составляет план своего отъезда на Запад. Он заручился поддержкой Наркома Просвещения Анатолия Луначарского – тот весьма лестно оценил Прокофьева, сказав “Вы революционер в музыке, а мы – в жизни, - нам надо работать вместе”. Отъезд выглядел как международные гастроли. И в сентябре 1918-го года Прокофьев – после путешествия через Сибирь, Дальний Восток и Японию – прибывает в Нью-Йорк. Первым делом он, конечно, дал концерт из собственных сочинений. Успешно, но без уже привычного для него фурора. В газетах отозвались по-разному, но одинаково метафорично: “Стальные мускулы”, или “Атака мамонтов на азиатском плато”, или, например, так: “когда дочка динозавра оканчивала консерваторию той эпохи, в ее репертуаре был Прокофьев”. Были и громкие премьеры. В 1921-м году в Париже, у Дягилева – показали балет “Шут”. Композитор остался доволен и исполнением, и реакцией слушателей и зрителей, записав в своем Дневнике: “Успех чрезвычайный. Равель сказал, что это гениально. Стравинский – что это единственная модерная вещь, которую он слушает с удовольствием…” В том же 21-м году, но уже в Америке – премьера оперы “Любовь к трем апельсинам”, написанной специально по заказу Чикагской оперы. И опять – запись в Дневнике: “Вообще было очень весело, хотя не так вакхично, как после “Шута”.
Но не все написанные Сергеем Прокофьевым сочинения, исполнялись. До сцены в те годы так и не добрались оперы “Игрок” по Достоевскому и “Огненный ангел” по Брюсову. Прокофьев все чаще начинает думать о возвращении в СССР. Да и связей с родиной композитор никогда окончательно не рвал – больше того, он четырежды был в Советском Союзе на гастролях. В 1927-м году он записал: “Собрался ехать в Большевизию. Мелькали мысли: а не плюнуть ли на все и не остаться ли? Неизвестно, вернешься ли оттуда или не отпустят”. К середине 30-х Сергей Прокофьев разочаровался в музыкальной жизни и Нового, и Старого Света. Тем более, что ни там, ни там он никак не мог стать первым среди равных – в Америке мешал Сергей Рахманинов, в Европе – Игорь Стравинский. Все надежды были только на Советский Союз. И оттуда приходили ободряющие и перспективные обещания – московские посланцы встречались с Прокофьевым в надежде вернуть его на родину – и преуспели в этом. В 1936-м году композитор возвращается – с женой, испанской певицей Линой Кодиной и двумя сыновьями. Возвращается он с детской сказкой, ставшей хрестоматийной – “Петей и волком”.
Впереди у Сергея Прокофьева были пока еще не очень ясные, но заманчивые перспективы, неожиданный поворот в семейной жизни, одно неприятно-важное для него постановление – и много новых произведений, о которых он рассказывал хроникерам. В финале программы – голос самого Сергея Сергеевича и его музыка.
О жизни Сергея Прокофьева в Советской Союзе и о его произведениях расскажем через неделю. До встречи в программе “Время культуры”!
