Сегодня мы расскажем вам о известном художнике-концептуалисте Ирине Наховой.
Ирина Нахова: Проект «Рай» (как я сейчас открыла свои записи и рисунки), пришел ко мне в 2008 году, когда мои родители один за другим белели и умирали. И вот этот проект родился тогда. Но он лежал и ждал своего времени. А год назад я пришла сюда посмотреть выставку Мирослава Балки, которая была год назад в сентябре в Большом винохранилище. Я Ярослава Балку люблю как художника, знаю, мы вместе когда-то были на одной выставке, еще двадцать лет назад. Но проект Балки был сделал вообще, он не был сделан специально для этого помещения. Поэтому мне казалось, что помещение не работало вместе с проектом. Можно было это сделать грандиознее, лучше и так, чтобы мурашки по телу. И тогда этот проект «Рай»... Мне «втемяшилось» в голову, что он должен быть только здесь и больше нигде. Я начала его разрабатывать, а потом искать какие-то связи с Винзаводом и у всех спрашивать: «Ребята, я знаю, что это будет здорово, что это будет замечательно. Мне нужно его осуществить именно здесь. И тогда Иосиф Бакштейн взялся мне помогать, и был представлен этот проект. И он понравился сразу. Целый год обсуждали: «Как? Чего?». И в последний момент было сказано: «Да», и я смогла его здесь осуществить, чему я очень рада. Еще одна заметка: проект был расписан буквально по нотам (что здесь должно быть это, это), и я его видела в себе, внутри. Но как это было осуществлено! Это получилось ровно то, что и на бумаге. Только чуть-чуть лучше. Поэтому удивительно, что воплощение было абсолютно точным. Как будто разыграно по нотам. Действительно, удивительно.
RadioBlago: Ирина Нахова считается родоначальником нового жанра в современном искусстве, она придумала и первая воплотила в жизнь то, что впоследствии известный художник Илья Кабаков назвал «тотальными инсталляциями». Искусство Ирины Наховой словно вышло за границы холста и даже за границы обычной инсталляции после того, как в начале 1980-х годов она впервые построила свои легендарные «Комнаты». В собственной квартире, в одной из комнат, художник создавала новое пространство, что уже не воспринималось зрителями как отдельное произведение. Каждый посетитель попадал в картину и становился ее персонажем и действующим лицом. Всего художник представила пять таких Комнат. На работе под названием «Комната номер 5» данный цикл закончился. На выставке «Рай» Ирина Нахова в каком-то смысле возвращается к тем формам.
Ирина Нахова: Рай — это такое пространство, длящееся вечно (в нашем представлении о вечности, поскольку никто не знает, сколько нам отведено), и где человек может побыть наедине с собой. То есть ты спускаешься из мира земного в мир удаленный от суеты и удаленный от погоды, удаленный от политики. И ты переносишься в пространство, где ты можешь быть самим собой и сам с собой. И пространство этих туннелей. Инсталляция была сделана для помещения Винзавода. И, конечно, это представление о рае европейца, европейского человека, идеальное представление. В туннелях все персонажи предстоят перед небесами или океаном, что по сравнению с человеческой жизнью более долгое время. Поэтому для меня и океан, и небеса представляют ощущение вечности, хотя это тоже не вечно. Наша планета возродилась, и она конечна. Но, во всяком случае, по сравнению с человеческой жизнью это что-то дольше, чем мы. У меня есть чистилище, это остановка автобуса, которую я тоже очень долго искала. Если вам рассказать историю остановки, это довольно любопытно. Потому что мне нужна была остановка — там, где люди собираются довольно долго и ждут. А потом этот автобус берет ожидающих и увозит. То есть ожидание в чистилище. Пограничное состояние ожидания, может быть, тревожное. И такую остановку я смогла тоже найти. Может, по счастливой случайности, остановка 118-го автобуса, конечная, где автобус приходит раз в час, поэтому народ набирается. Это остановка — полигон Бутовский. Там, куда , я считаю, каждый человек должен приехать, посмотреть, побыть и покаяться. Потому что это место, где в Москве были расстреляны двадцать тысяч человек на маленьком пятачке. Сейчас там построен храм. Но меня поразило то, что туда ездят по статистике, туда приходят только десять тысяч человек в год, что ничто. А это очень важное место. Поэтому чистилище Бутовского полигона тоже связано со смертью и с важностью для меня. А еще у меня есть рай атеиста. Мы все углеводороды, которые проходят очищение землей, превращаясь в какую-то другую субстанцию. Мой любимый Заболоцкий написал замечательные стихи, которыми мы всегда друг с другом перебрасываемся. Например, «была дева, стали щи». Или «из берцовой, из кости будет деревце расти». То есть преобразование, превращение углеводородов, что-то новое. Везде, там, где смерть, там и жизнь. Это так, высокопарно.
RadioBlago: Творчество Ирины Наховой продолжает традиции московских концептуалистов, считает куратор выставки, известный художественный критик Иосиф Бакштейн. «Нахова «искусственно» воспроизводит «идеальное выставочное пространство», населенное «идеальными персонажами». В ее выборе присутствует пафос диалога с таким важным для школы Московского концептуализма понятием как «художник-персонаж». Но этим логика создания пространства персонажей не ограничивается. Одним из персонажей Наховой становится также и зритель, которому позволено войти в художественное пространство «Рая».
Иосиф Бакштейн: Московскому концептуализму (он развивает какие-то традиции русского искусства, послевоенного — с одной стороны, с другой — ориентируется на международную художественную сцену), и это было, когда возникло в течениях в Европе и в Америке, в концептуалистских. Концептуализм состоит в том, что классические свойства произведения сбалансированы и даже уступают по значению замыслу, идеям, каким-то концепциям, которые должны быть считанны, проинтерпретированны, когда предполагаются достаточно серьезные интеллектуальные усилия зрителя по вычислению конструкции или деконструкции замысла автора. Вот классическая работа Джозефа Кошета «Три стула». Это просто такая инсталляция, которая состояла из трех частей: просто стул стоял, фотография стула и статья из словаря, что такое стул. Многие художники, которые работали в Москве — в основном это, конечно, круг Ильи Кабакова, это Виталий Комар, Александр Меламид, Андрей Монастырский, группа «Коллективные действия». Вот они как раз и составляют ядро всего этого движения, которое было названо московским концептуализмом. Это все происходило где-то середине, второй половине 1970-х годов, но и в 1980-е годы продолжалось. В принципе, до сих пор сохраняет свое влияние. Такие художники, как Павел Пеперштейн, Владимир Захаров принадлежит уже к второму поколению московской концептуальной школы. Поэтому то, что делает Нахова — здесь действительно должна быть серьезная интерпретация. То есть понять, апеллируя или опираясь только на пластические какие-то качества или свойства произведения, в данном случае большие инсталляции. И как это все вместе сочетается... в данном случае должно было все быть соединено воедино и проинтерпретировано, потому что «рай» - на самом деле, это не считывается. Если вы входите и не знаете названия этой работы — вы не можете понять, о чем она. Длинный долгий рассказ о том, в чем состоит замысел художника, и почему это все-таки рай. Где тут чистилище, где тут что. Поэтому это все концептуализм.
RadioBlago: С представителями неофициального искусства Ирина Нахова по воле случая познакомилась еще в подростковом возрасте. Один за другим в ее жизни появлялись Виктор Пивоваров, Владимир Янкилевский, Эдуард Штейнберг, Илья Кабаков, а позже и Андрей Монастырский. Общение с художниками-концептуалистами только утверждало молодого автора в правильности выбранного направления. И она решила пойти учиться в Полиграфический институт.
Ирина Нахова: Я поняла, что я хочу заниматься живопись и искусством довольно рано, когда я была подростком, лет в 12-13. И, кстати говоря, интерес к живописи развился у меня... во-первых, я смотрела в библиотеке. У моих родителей всегда было много альбомов по искусству, я всегда их смотрела, мне было очень интересно. А потом еще я прочла книжку Ирвинга Стоуна «Жажда жизни» про Ван Гога. И меня это абсолютно поразило. И я стала целенаправленно ходить в музеи. И потом я поняла, стала узнавать, какой институт, куда можно поступить, чтобы этим заниматься. И друзья, родители, знакомые подсказали, что самый либеральный институт в то самое время был — полиграфический. Не академия, а именно Полиграфический институт. И я стала целенаправленно туда очень серьезно готовиться для специальных экзаменов: и живопись, и рисунок, и плакат, и шрифт, и много чего. И я стала готовиться, и мне повезло, потому что у меня были хорошие первые учителя, которые только начали меня готовить к Полиграфу, что называется. Такой был Ян Райхваргер, он, кстати говоря, потом уехал в Израиль, и стал одним из хороших преподавателей в Академии живописи, он очень хороший живописец. Он мне открыл глаза на мир, что называется. А потом, когда я была в десятом классе, хотя это было еще раньше. Неожиданно моя мама меня познакомила с Виктором Пивоваровым, я в первый раз увидела работы современных художников. Меня тоже они поразили. И я была наглым подростком, и я набралась наглости и попросилась: «Можно я еще приду?». Витя был добрым человеком: ну, конечно, там какой-то подросток. Я пришла. И так мы с ним тоже подружились. Это поколение старшее. Мне повезло. Витя был знаком со всеми: с Булатовым, с Кабаковым, с Васильевым, с Янкилевским. То есть через него... Я была маленькая девочка, а Витя уже был зрелым человеком. И у него была потрясающая жена Ирина Пивоварова, которая умерла рано молодой, она была потрясающей писательницей. И их сын, Паша Пеперштейн, Паша Пивоваров, я его знаю с девятимесячного возраста. В общем, через Витю Пивоварова я познакомилась с действующими художниками в то самое время. И это, конечно, тоже открыло для меня новый мир, и вот так все пошло... С Андреем Монастырским я познакомилась с ним тоже... каким-то образом, все люди тогда друг друга находили. Видимо, это был круг поэтов, художников и музыкантов, очень узкий. И все каким-то таинственным образом, все друг друга находили. Я очень хорошо помню, что меня какая-то моя подружка (я обычно дружила с более старшими людьми), она меня привела на чтения Льва Рубенштейна, где-то у кого-то дома. Мы там познакомились, и Андрей там тоже был на чтениях. И мне было 16 лет, а им было там 24-26, все молодые люди. Мы все стали дружить, и вот так, вот все...
RadioBlago: Правда, выбранный вариант был не единственным из возможных. Ирина Нахова какое-то время склонялась и к другому виду деятельности, и к другой профессии. Но ни эти сомнения, ни уговоры родителей не столкнули будущего известного художника с намеченного пути.
Ирина Нахова: Но это шло не от родителей, потому что родители были, конечно, против сначала. А потом, когда они уже поняли, что только это и все, стали мне помогать. А поначалу, конечно, были против - что это такое за профессия!... До... меня всю жизнь, как ни странно, интересовала медицина. До этого я вообще хотела быть врачом, а потом я хотела быть театральным режиссером, неважно. Но медицина меня до сих пор интересует. Я думаю, что я была бы хорошим врачом, но не знаю, почему.
RadioBlago: Уже в 19 лет Ирина Нахова должна была участвовать в легендарной Бульдозерной выставке, организованной художниками Глезером и Рабиным. Но по определенным причинам ей не удалось этого сделать. Спустя 40 лет на Винзаводе была показана инсталляция Ирины Наховой «Рай», которая открылась для зрителей в тот же самый день, что и бульдозерная выставка — 15 сентября. И по всей видимости, историческая справедливость все-таки восторжествовала.
Ирина Нахова: Да, я должна была участвовать. И Андрей должен был участвовать. Мы записались, Глезер тогда этим делом занимался. А потом четыре из КГБ пришли к моим родителям и их запугали, что они лишатся работы. И мама мне устроила чудовищный скандал и нас услала на дачу, и мы там пересидели. И я до сих пор это себе простить не могу. Но, видите, как запугивание в нашей стране, это длинная история запугивания. Поэтому нужно не бояться и быть свободным человеком.
RadioBlago: Как и многие художники того времени Ирина Нахова участвовала в иллюстрации книг, это была возможность официального заработка в условиях непризнания советской властью нон-конформистов. Ирина Нахова присоединилась к секции книжной графики Московского союза художников и за тот период проиллюстрировала более 50 книг.
Ирина Нахова: Я долго иллюстрировала книги. Но тогда чем хорошо... в общем, иллюстратор книги очень хорошо тогда зарабатывал, что можно было делать одну какую-нибудь небольшую книжку, а потом (предположим 2-3 месяца ее делаешь), а остальное время я могла заниматься своими делами, своим творчеством. И тогда это было, можно сказать, единственная возможность выхода на публику. Почему советская того периода иллюстрация такая интересная? Потому что лучшие художники работали для детской книги. Это была более или менее либеральная ниша, где можно было проявлять воображение и так далее. В какой-то момент это все равно безумно надоедало, потому что все равно там была цензура - «кошечка должна быть с таким лицом, а мальчик с таким». Но, в любом случае, когда ты чем-то занимаешься, ты все равно должен находить какой-то смысл. И хотя бы смысл в оттачивании мастерства. Все равно, когда ты рисуешь или пишешь — это тебе в руки приходит какое-то мастерство. Ты можешь рисовать и заниматься живописью. А во-вторых, это нужно было себе делать, чтобы это было интересно в каком-то смысле. Может быть, после 15-20 лет, когда ты делаешь одно и то же. И все равно ты не можешь дальше развиваться, тогда это какой-то тупиковый момент. Но поначалу, когда идет обучение какое-то, это очень интересно, и возможность такая есть.
RadioBlago: На вопрос одного из журналистов на открытии выставки о возможном девизе в творчестве и по жизни, Ирина Нахова честно призналась, что не думала на этот счет. Но, что касается того, каким должен быть девиз любого художника, автор с радостью ответила.
Ирина Нахова: Девиз? Для художника девизом (вот вы меня спросили, у меня такого никогда не было), но я думаю, что девизом должна быть свобода. Свобода — это хороший девиз. Это единственное, ради чего надо и жить, и работать, и все. Я думаю, что это идеально должно быть сначала — внутреннее ощущение свободы и открытости. А как мы знаем, люди и в тюрьме могут быть абсолютно свободными и открытыми. Потом свобода — это тоже и ответственность, но, конечно, перед самим собой, я думаю.
Выйти из обыденности... это другое пространство! Я никогда... если хоть два человека... если что-то я могу чем-то помочь, или что-то показать, или прояснить — это уже здорово. Но в принципе, я абсолютно открыта к любым интерпретациям.
RadioBlago: Живописец, график, художник книги, мастер масштабных инсталляций, в которых используются разные виды искусства, техники и материалы – фото, видео, аудио, объекты, коллажи, лайтбоксы и надувные скульптуры — все это говорится о художнике Ирине Наховой как об авторе, идущем в ногу со временем. Что думает об этом времени художник и какие тенденции в современном искусстве ей кажутся наиболее важными, она рассказала нашему корреспонденту.
Ирина Нахова: Сейчас по-моему, все находится на каком-то распутье. Потому что есть мастера, которые вышли из другой эпохи, из прошлого, из 20 века, и они до сих пор актуальны, поразительны и удивительны. А все, что новое приходит. Оно как бы только нащупывает. У меня то, что мне точно не нравилось в развитии в последние 15-20 лет и здесь, и там, кстати говоря. Это такая развлекательная часть искусства, потому что для меня всегда (это еще с советского сознания), что это важно, что искусство может решать какие-то удивительные задачи, которые другие области знаний или человеческой деятельности решить не могут. А сводить искусство к декорации, или к развлекательности, «развлекалово» такое, чего сейчас очень много. Для меня это немножко принижение значения искусства, хотя, наверное, оно тоже имеет существование. Но для меня это неинтересно сводить искусство только к такому украшательству или развлекательности. Это не советское, я бы не сказала советское. Это представление об искусстве как о чем-то важном и высоком — это европейское представление. Я думаю, что оно сложилось в какой-то период развития искусства. Я всегда себя вижу и чувствую в истории. Я не просто пришел, вылупился из яйца и вдруг начинаю кукарекать. Нет. Я чувствую, что я в этой нити развития истории. И куда она дальше пойдет — это тоже очень интересно. Хотя, это нас так учили — европоцентризм. Хотя, конечно, есть совершенно другие культуры, которые мы просто хуже знаем. Мы не знаем приколумбийское искусство, или там Дальнего востока, упущенность. Но любое искусство апеллирует к открытому обществу. Открытым мозгам, открытому сознанию. И к самостоятельности сознания. Если придет человек, который ничего не видит, не знает, даже не обязательно знать, но нужно быть открытым всему новому. Я как зритель, когда иду в какой-то музей, вижу что-то новое, что меня задевает — я сразу — а! Я начинаю хохотать, потому что это случилось. Что-то такое, чего я не знаю, это что-то такое новое. Удивительно. Открытость обществу приводит к открытости человека. И, конечно, чем больше человек знает, тем лучше. Как мы в Советском союзе все были более или менее одинаково бедные и одинаково забитыми. Но все были снобами — гордились своими знаниями, кто больше всего прочел, кто больше знает. Потому что в том обществе можно и нужно было гордиться. Потому что ничего другого, для гордости особых не было вещей. Поэтому мы были снобами знания. Бросаешь какие-то фамилии художников, мелких, забытых, 17-го века голландцев, или еще чего. И это все здорово, мы знаем, о чем я говорю, и тот человек знает, о чем я говорю.
RadioBlago: Ирина Нахова дважды входила в лонг-лист премии Кандинского – в 2007 году в номинации «Художник года» (с проектом «Московская инсталляция») и в 2011 году в номинации «Проект года» (с проектом «Кожи»). В 2013 году Нахова стала лауреатом Премии Кандинского в номинации «Проект года» (с проектом «Без названия»). Работы художника находятся в музейных и частных собраниях Франции, Германии, Великобритании, Италии, Испании, Швеции, Швейцарии, США и России.
Программа «Время культуры» подошла к концу! До встречи в выставочном зале!
