В этом выпуске мы продолжаем наш радио-очерк, посвященный фотографу Михаилу Дашевскому.
В этом году мастер собирается отметить 80-летний юбилей, и искренне надеется организовать крупную ретроспективную выставку, чтобы представить на суд зрителей свои лучшие работы за более чем полувековой период творчества.
Дашевский никогда не называл себя профессиональным фотографом, основное его место работы с 60-х годов — научно-исследовательский институт промышленного строительства. В повседневной жизни он доктор технических наук и занимается виброзащитой зданий. Однако подобно двойному агенту, Михаил Дашевский имеет вторую, параллельную жизнь. В ней наш герой раскрывается как настоящий страстный фотограф, с чутким и внимательным отношением ко всему, что его окружает. Теперь уже признанный мастер жанровых снимков и победитель международных конкурсов, Дашевский охотно рассказывает, как в седьмом классе получил в подарок свой первый фотоаппарат «Комсомолец» и как по ночам в бочках проявлял пленки. Затем была учеба в МИСИ на гидротехническом факультете, распределение на Сталинградскую, а после и на Братскую ГЭС, работа научного сотрудника... В те времена и фотография Дашевского, как он сам признается, была строгой, репортажной, без художественности. Но оказалось достаточно одного снимка, чтобы мировосприятие начинающего автора изменилось навсегда.
Михаил Дашевский: Фотография — это не такая вещь, когда человек выбирает, кем ему быть: летчиком или поваром. И решает - «вот я буду фотографом!». Купил Canon, пошел в школу фотографии, освоил, стал рекламщиком, там то-се, а потом решил, что пора бы вообще и внутрь людей посмотреть и стал Уильямом Кляйном, например. А это был совершенно другой путь, потому что сначала, этот фотоаппарат, который у меня оказался после института, в самом начале. Я совершенно не снимал никакого жанра, и ничего этого я не снимал. Я снимал перекрытие Волги на Сталинградской ГЭС, где я был там в авторском надзоре. Потом в Братске такие всякие строительные моменты — как бетонировали отсасывающую трубу и тому подобные вещи. Такой был Паша Комаров у нас, он был на год старше и мы все туда из Москвы приехали. И Паша уже занимался фотографией, как говорится, с любовью. И вот он вдруг показывает мне фотографию: снята береза, уходящая прямо от земли конусом наверх, ну как у Родченко вроде. И меня это так поразило, что можно и такие вещи снимать. Потом Пашку там убили в Братске хулиганы. И это вообще вместе как-то соединилось. И потом, когда я уже приехал в Москву, и случайно в ней остался, потому что я собирался ехать купаться в море. Мой будущий начальник лаборатории позвонил и случайно застал меня дома. Говорит: Михаил Аронович, у меня для вас есть место младшего научного сотрудника, учтите, это большая редкость. Я знаю, конечно, что это большая редкость. Я не стал ему говорить, потому что он и сам был еврей. Я не стал ему говорить, что евреев-то не берут. И вот у него дырка появилась, надо было как-то рваться туда. И я стал работать с ЦНИИСе, и тут уже у меня мой приятель школьный ближайший, который по образованию химик, а на самом деле художник. Вот все это вместе перемешалось, я все это стал снимать-снимать-снимать. И это было в 60-м году, когда я приехал в Москву. И где-то к году 68-му, когда я защитился, был у меня накоплен некий такой фотографий про жизнь, как говорится. И я тогда притащил свои фотографии в «Новатор».
RadioBlago: Следующим поворотным событием в жизни Дашевского-фотографа стало знакомство с фотоклубом «Новатор». Профессионалов из советской печати и откровенных любителей собрали тогда вокруг себя признанные мэтры отечественной фотографии — Александр Хлебников и Георгий Сошальский. Под их руководством выросла целая плеяда первоклассных фотографов, в фокусе внимания которых неизменно находился человек. Такое гуманистическое начало принципиально отличало «новаторский» подход от официального, советского. За свободой творчества и возможностью освоить художественную фотосъемку в «Новатор» слетались молодые талантливые фотографы со всей Москвы. Один из них и привел Михаила Дашевского в клуб.
Михаил Дашевский: Был такой Коля Щербак, который у нас в «Новаторе», и тоже такой красивый фотограф, хороший. А мы с ним в одном институте оказались. И он когда у видел, что я там какую-то выставочку такую сделал, тыкался как теленок. И он говорит: что ты тут дурака валяешь, пошл в Новатор. Там такие нормальные люди. И вообще все это твое. И вот когда я пришел в «Новатор», действительно, все совсем мое. Меня приняли, потому что видимо уже в этих фотографиях была какая-то такая «живинка». И они и остались, это 62й год я уже начал снимать серьезно. И у меня в альбоме уже есть фотографии 68-го года. То есть, зацепы какие-то были. И с тех пор, step by step, как говорится. Когда человека принимали в клуб, показ был и ты 20-30 вешаешь и идет какое-то обсуждение. А я еще и названия все подписал. И вот эту вот фотографию лошади, которая за колючей проволокой, я взял и внизу подписал «Все мы немножко лошади. И каждый из нас по своему лошадь». Народ заурчал, потому что у нас было много довольно в то время военных пенсионеров: «это как же он относится к нашей действительности, что-то в этом духе». Ну, остальные значит, заржали, а Хлебников он мне такую вещь сказал (я все время это помню, но ничего с собой поделать не могу). Он говорит: «вот фотография — это светопись. А весь упор на психологию, все такие вещи, а вот чистой игры со светом очень мало». Он же натюрмортщик, Хлебников, и для него это тоже была альфа и омега. И я... Когда я это вспоминаю ненароком, на меня это действует и я пытаюсь, что свет все-таки.. Но основная масса, больше всего я все-таки реагирую не на событийную, а на психологическую ситуацию: что-то мне там больно, я ему сочувствую, вот такое вот. И это остается недостатком снимков. Композиционно они все более или менее приличные. Что-то там такое есть заводящее. А вот чтобы свет там просто играл — ну так это просто считанные снимки, к сожалению.
RadioBlago: Рассказывают, что на заседаниях фотоклуба «Новатор» всегда царила особая, свободная, атмосфера. Участники показывали абсолютно любые снимки, так сказать, «без оглядки на власть». Некоторые идеологические споры быстро перерастали в горячие дебаты. Но при этом за автором всегда оставлялось право на собственный взгляд и трактовку образов.
Михаил Дашевский: Там разборы в этом «Новаторе», в отличие, скажем, от кадра, они не носили характер такой, что кто-то выступающий хотел себя оказать и поэтому доставал дубину и там это направо и налево. Могли высказываться очень даже жестко, но абсолютно уважительно. Человек же готовился. Там были попытки... Но вот эти два так аккуратно все пресекали, и это тоже шло в копилочку, тоже шло в копилочку. Для меня Хлебников, поскольку я не участвовал в его кружке натюрморта или еще чего-то. Это даже не столько фотографическая школа была, потому что фотографическая, смотришь, вот например... Кто-то там моноклем очень заинтересовался и с Ериным знался. А это была такая позиция. И поэтому и фотография сегодня для меня — это позиция.
RadioBlago: Как признаются старожилы движения, изначально фотоклуб был придуман исключительно для фото-любителей. Но довольно скоро невероятная сила притяжения «Новатора» начала привлекать в объединение и профессиональных фото-корреспондентов из агентств и газет. Не имея возможности публиковать многие работы в официальных СМИ, серьезные фотографы относили результаты своих творческих поисков в «Новатор». Однако справедливости ради стоит отметить, что и сами члены объединения стремились попасть однажды на первые полосы.
Михаил Дашевский: Какая-то была подготовка, но ведь даже и выставки Пикасо не было, она появилась только в 57-м к фестивалю. Вообще, тупые были в этом отношении чрезвычайно. И поэтому вот эти два интеллигенты наших, Сошальский и Хлебников, они нас фактически как папа Карло этих Буратин, мозги нам ставил. Хотя мы и до этого ходили в музей. Но как-то это все соединить, что это все-таки надо.. Ведь была очень большая тяга, очень большой вектор, который совершенно ими не поощрялся. Ну как не поощрялся — молчали они про это, значит, не поощрялся. Это — уйти в прессу. А это ведь считалось признанием, вот он в Известиях печатался.. Вот Юра Валенков ушел же в Известия. И пропал как фотограф на 1000 процентов, просто ужас, все. А ведь он был на длинном поводке. То есть, он был … там очерки всякие фотографические, не то что там: вчера выступал такой-то сякой-то. И все равно, ноль. Ужасно.
RadioBlago: Отцы-основатели «Новатора» Хлебников и Сошальский по выражению самого Дашевского «обстругивали» всех новых участников фотоклуба. Несколько простых правил ставились во главу угла — не врать, снимать честно, добиваться композиционного совершенства и любить изобразительное искусство, а это значит, ходить в музеи. За качеством проявки и печати также следили очень строго. Как рассказал нам Михаил Дашевский, каждый напечатанный снимок 50 на 60 давался ему с большим трудом.
Михаил Дашевский: На этом же показе. Это был собственно единственный для меня такой серьезный разбор, было сказано, что «жухленькие» фотографии, недотянуто в проявителе. Вот тогда я собственно говоря, вот это меня и задело. И у меня начались эти голодные проявления, в одной ванночке, в другой ванночке. А потом Сошальский этот со своим проявителем с уксусной кислотой, которая там тоже дает разные сочности. И для меня самым главным недостатком по жизни была плохая печать, моя. Особенно после выставки французской фотографии. И они как показали это все дело. И потом вообще, это как вспомню. Наша коммуналка — это 20-метровка на шестом этаже. Солянка, до 11, серый дом. Значит, потолки 3, 75, ну так в 1914- году строили. Потом туда заселили всех. Огромное окно стоит, огромное окно. Надо же было как-то... значит, сначала забиваются гвозди, потом на них навешивается одеяло, потом это одеяло внизу и по бокам прижимается подушками, чтобы туда свет не лез, а он лезет все равно. Потом на столе сдвигается стол вот такой, но он старый, и тем не менее. НА него выстраивается увеличитель, а рядом на двух стульях — один таз, потому что на больших форматах, второй таз... в это время по улице едет трамвай, и увеличитель начинает трястись, потому что по дому идет это все. Понимаешь, что, конечно, идеальной резкости не будет при увеличении. А потом я могу печатать только ночью, потому что днем это вообще все пробивает через одеяло. Мать тоже в этой комнате. Но она легла спать, ее нет, или она куда-то уехала. В общем, масса удовольствий, поэтому процесс печати, это вообще-то процесс прибивания гвоздями. Пока найдешь, что тебе надо. Но тем не менее, я большие форматки все-таки для выставки напечатал, и 5- на 60, и 40 на 60, вот в такой вот благоприятной обстановке.
RadioBlago: Документальный импрессионизм — так характеризует Дашевский свое творчество. Выходит, в фотографиях нашего героя на равных присутствует и документ как свидетель времени, и зафиксированное впечатление неравнодушного человека. Вообще, фотограф и человек для Дашевского понятия не разделимые. Именно поэтому он никогда не снимает пресловутую «чернуху». Герои его снимков зачастую родом из не самых благополучных миров, но никогда они не вызывают отторжения. Скорее симпатию и сострадание. Такое возможно только в том случае, если взгляд фотографа в объектив камеры не лишен любви к человеку.
Михаил Дашевский: Неравнодушная фотография — это значит, фотография, в которой отразился кусочек моего собственного мира. То есть, если я снимаю, скажем, есть там у нас такой уродец на Таганке, «Очередь за квасом» что ли называется? Он такой стоит.. Наш таганский сумасшедший, в каждом районе был такой дядечка, который... и остальные тоже люди. Почему? Дело все в том, что.. Во-первых, у меня биография вполне достойная для советского человека, у меня отца в 37-м году посадили. В 49-м мы с мамой ездили к нему на поселения, у видел, где он работает, под Ухтой, там на заводе. Потом школу я кончал с медалью, но естественно, я никуда даже и не ходил, ни в какие МГУ и никуда. Я пошел на опти-механический факультет и в анкете написал «Мой отец репрессирован несправедливо». 53 год, это еще до реабилитации. Мне говорят: «Вы не подходите, вы отличник и все, но вас же ни на один военный завод на практику не пустят». Недопусковый человек. Про национальность даже слова не было, это было самое главное. Поэтому я был человек достаточно такой. Как бы без кожи. То есть, я очень ощущал такие вещи в жизни. Поэтому собственно говоря, вся эта фотография, она посвящена... там нет энтузиазма. Хотя, мы там все, на демонстрации ходили, хохотали, понятно. Но в целом, вот какое-то ощущение собственной биографии, своих собственных дел, и если ты видишь в жизни что-то подобное, то это на тебя и действует, как укол такой иголочный.
RadioBlago: Довольно резко Михаил Дашевский высказывается о корреспондентской работе. Вспоминая профессиональный жаргонизм «сафари», автор сетует, что работа репортеров под час напоминает охоту — приехал, увидел, подстрелил. Тогда как любитель, не обремененный заданием редакции, может свободно путешествовать по стране, погружаясь в настроение отдельных сел и деревень, знакомясь без спешки с местными жителями. Неравнодушная фотография, о которой рассказал нам Дашевский, может получиться только у неравнодушного человека.
Михаил Дашевский: Вот когда был 91- год, меня туда поволокло, конечно. Все-таки страна-то моя, тут без дураков. Потому что я все-таки гидротехник, мы же все эти стройки, а потом этот туризм, вечно по стране околачиваешься во всяких там поездках. То есть, для меня вообще Россия не в пределах кольцевой дороги, отнюдь. И поэтому другое ощущение всего того, что здесь вот происходит. Так, как забилось, так и осталось.
RadioBlago: Среди любимых мастеров прошлого и настоящего Михаил Дашевский на первое место ставит американского фэшн-фотографа Уильяма Кляйна. В советские годы он приезжал в Москву и сделал несколько снимков ярко-социального характера. Именно эти кадры попались на глаза Дашевскому и произвели на него сильнейшее впечатление.
Михаил Дашевский: У меня был приятель, сейчас жизнь развела, но тогда он был. Он иняз кончил, отец у него был военный, нормально у него все было с национальностью, происхождение хорошее. И вот взяли его в КГБ, переводчиком. И вот он сидел в этом отделе переводчиков. И вот всякие приезжают оттуда, приводят материалы, а он им переводит. Ну и за это они ему... всем коньяк, а он говорит: мне коньяка не надо, вы мне лучше альбомы привозите. И вот они ему привезли альбом Павека Род человеческий», не Стейхена, это было раньше, а Павека. Более жесткий, более такой напряженный альбом. И я там увидел одну фотографию — какой-то Уильям Кляйн, кто-такой — понятия не имею. Потом я уже узнал, что эта фотография была сделана им, когда он здесь был и его повели на парт-хоз актив, в физический институт Академии наук. Значит, стол такой, президиум сидит, рожа к роже, там никаких ученых и не пахло. Видимо, это был какой-то глубокий профсоюз. И сидит такая тетка типа надежды Константиновны Крупской, что-то пишет в протокол. А сзади портрет Ленина, при боковом освещении вывешивался не раз. И он весь в таких выпуклостях, выпуклостях. А на трибуне стоит мужик и делает доклад — у него рот разинут. Я думаю: боже, мой. Вот мало я таких видел сцен? Ну хоть бы раз у меня рука потянулась снять. А этот приехал на две недели в Россию. И первое, что он снял, это вот это. Потом я увидел у этого Кляйна, снятое одновременно со мной (что меня особенно поразило), он снял какую-то толпу на вокзале. В какой-то кепке мужик, баба какая-то... И у меня две или три фотографии такие же. Были похожи. И вот на меня Кляйн.. Не Картье Брессон, никогда. Картье Брессон — это такой, все-таки это сафари. Как я называю «сафари», то есть он уедет и все. А вот такой звенящей струны!..
RadioBlago: Михаил Дашевский за свою творческую жизнь издал три объемных альбома: первый под названием «Затонувшее время», второй - «Обыденное», и новая книга «Московский палимпсест» вышла совсем недавно.
Работы фотографа хранятся в Музее архитектуры имени Щусева в Москве, Московском музее современного искусства, Музее российской фотографии в Коломне, в Городском зале в Германии, Музее фотографии в Дании, галереи Шадай в Японии и множестве частных и корпоративных собраниях России, Венгрии, Германии, Израиля, Италии, Польши и США.
Михаил Дашевский: Я считаю, что фотография в будущем должна быть такой, какой ее снимаю я. Потому что все остальное легко покрывается изобилием фотографов, изобилием техники. То есть, человек может снимать рекламу — может тысячу выстроиться, человек может снимать пейзажи — вообще, тоже может тысячу выстроиться. Посмотрите, профессиональные снимки на высоком уровне. И там эти закаты-восходы. Красиво? Красиво! Но это все человек эксплуатирует природу. И ее как-то украшает в каком-то смысле. А лезть в душу человека. Не в смысле события — я поймал, как Брежнев ковыряет в носу. А вот в этот вот дух — таких людей очень мало. И вот то, что неповторимо, то и есть будущее фотографии. А все остальное будет.. вот вы сейчас ходите на любую тусовку, на митинг на любой, где угодно, каждый третий с Canon'ом, с телевиком с этим Canon'овским, все есть. Ну и что? Идеальные снимки, рекламные, ню, театральные. Все, что угодно. Они хорошие, это все фотография. Ради Бога. Это прекрасно. Но они все в той или иной степени повторимы. А снять мгновенную ситуацию может только человек который ее мгновенно пропустит и завтра ее уже даже для себя не найдешь. А другой тем более. Ну, ее, конечно, нужно снять на том уровне, на котором положено ее снимать, чего я не могу. То есть, ты должен в мгновении, но ты должен все это уметь. Балансы белого, серого, такого-сякого, 25-го, я не знаю, чего еще сделать. Но снимать ты должен только это, это интересно. Вот квакаю я, это я сейчас, конечно, пою про себя любимого. Вот ты открываешь альбом — и тебе видно, запах времени очевиден совершенно, внутренний запах времени, не пропагандистский, а внутренний. Тогда значит, ты попал, молодец. Выстрелил и убил.
RadioBlago: Найти новую фотографическую книгу Михаила Дашевского можно в Центре фотографии имени братьев Люмьер по адресу: Москва, Болотная набережная 3, строение 1. Там же до 6 сентября проходит выставка «Советское фото», посвященная одноименному изданию. Среди представленных работ встречаются и произведения участников фотоклуба «Новатор», в частности Михаила Дашевского.
На этом наша программа подошла к концу. До встречи в выставочном зале!
