«Быть истинным Вахтанговцемзначит на каждом шагу утверждать жизнь, бороться со всем трудным, дурным, несправедливым, а кроме того, иметь мужество быть самим собой и этому звать всех, кто только начинает сложную и радостную жизнь в искусстве», - так писала в своей статье «Слова учителя»народная артистка Цецилия Львовна Мансурова. В этих словах вся страстная приверженность актрисы великому мастеру, его художественным и нравственным принципам, вся ее человеческая и творческая сущность. Театральный путь Мансуровой начался в 1919 году в студии, руководимой Вахтанговым, вскоре ставшей третьей студией МХАТ, а впоследствии театром имени Евгения Вахтангова. Первой большой ролью молодой актрисы на сцене театра была принцесса Турандот в пьесе К.Гоцци. Спектакль этот стал подлинным триумфом Вахтангова. Именно он, Вахтангов, открыл перед Мансуровой далекую перспективу для ее романтических, гордых, беспокойных, порой причудливых по своему характеру, героинь.
Фрагмент спектакля театра имени Вахтангова «Принцесса Турандот»Карл Гоцци.
Сцена из первого действия. Турандот – Ц.Мансурова, Калаф - Л.Шихматов, Алтоум – Максимов, Адельма – А.Орочко, Зелима–А.Ремизова.
- Очередной претендент на руку Турандот, принц Калаф, ожидает ее появления.
- Принцесса Турандот!
Турандот
(высокомерно)
Кто здесь так храбро льстит себя надеждой
Проникнуть в тайный смысл моих загадок?
Кто хочет жизнь за это положить?
Альтоум
Вот он.
(Указывает на Калафа, который стоит пораженный посреди зала Дивана.)
Турандот
(посмотрев на Калафа, тихо, Зелиме)
О небо не один из смельчиков,
Являвшийся передо мной,
Не возбуждал такого состраданья
…
Адельма
(котораяпристальновсматривалась в Калафа, в сторону)
О небо! Это он.
Тот, кто в одежде жалкого раба
Работал при дворе у Хорасан,
Когда был жив отец мой Хейкобад?
Итак, он - принц? Я чувствовала это,
И сердце отдала ему!
Зелима
(тихо)
Дайте легкие ему загадки,
И перестаньте быть жестокой.
Турандот
Как? А честь моя?
О принц,от гибельной попытке откажитесь
Молва о том, что я жестокосерда, -
Прямая ложь. Глубоко ненавидя
Всех вообще мужчин, я защищаюсь,
Как знаю, как могу, чтоб оградиться
От тех, кто мне противен. Почему
Я не могу располагать свободой,
Которою располагают все?
Зачем хотите вы, чтоб я была
Жестокой против воли? Я готова
Унизиться до просьбы. Откажитесь
От испытанья, принц. Не искушайте
Мой дивный дар. Я только им горда.
Мне даровало небо острый разум
И прозорливость. Я бы умерла,
Когда бы здесь, перед лицом Дивана,
Была посрамлена. Пока не поздно,
Позвольте мне не задавать загадок;
Или заране плачьте над собой.
Калаф
Столь дивный голос, столь прекрасный облик,
Столь чудный ум и редкая душа -
В единой женщине! Да разве тот
Не прав сто раз, кто не страшится смерти,
Чтоб ею обладать? И Турандот
Гордится хитроумьем? И не видит,
Что чем ее достоинства обильней,
Что чем ей ненавистней мысль о браке,
Тем вожделеннее она? И будь
Сто тысяч жизней в этом бренном теле,
Безжалостная Турандот, я рад бы
Сто тысяч раз пойти за вас на казнь,
Зелима
(тихо, к Турандот)
Ах, ради бога, легкие загадки!
Ведь он достоин вас.
Адельма
(в сторону)
Какая радость!
О, если бы назвать его моим!
Зачем не знала я, что он - царевич,
Когда сама царевною была!
О, как я вновь люблю его, узнав,
Что он столь знатен родом! Нет, любовь
Бесстрашна.
(Тихо, к Турандот.)
Турандот, о славе вашей
Помыслите.
Турандот
(в сторону, смущенно)
Чтоб он один из всех
В моей груди мог вызвать состраданье?
(С решимостью.)
Нет, я должна преодолеть себя.
(Калафу, порывисто.)
Готовься к испытанью, дерзновенный!
Альтоум
Принц, ты упорствуешь?
Калаф
Да, государь.
Я жажду смерти - или Турандот.
Альтоум
Так огласите роковой указ.
А юноша пусть внемлет и трепещет.
Панталоне достает из-за пазухи книгу указа, целует ее, подносит к груди, потом ко лбу и затем передает Тарталье, который сначала падает ниц, потом принимает ее и читает громким голосом.
Тарталья
«Любой властитель может Турандот
Просить в супруги. Но сначала должен
Средь мудрецов Дивана три загадки,
Принцессой заданные, разрешить.
Их разрешив, ее получит в жены.
А если не способен, палачом
Да будет обезглавлен и умрет.
Хан Альтоум Конфуцию клянется
В точнейшем исполнении сего».
Окончив чтение, Тарталья целует книгу, прикладывает ее к груди и ко лбу и возвращает Панталоне, который простершись ниц, принимает ее, потом встает и подносит ее Альтоуму. Тот поднимает руку и опускает ее на книгу.
Альтоум
(со вздохом)
О тягостный закон! Тебя исполнить
Могучему Конфуцию клянусь.
Панталоне кладет книгу за пазуху. В Диване царит глубокая тишина. Турандот встает.
Турандот
(академическим тоном)
Скажи мне, кто обходит неустанно
Все города, все замки, все селенья?
Кто вечный путь свершает безвозбранно
Средь криков торжества и пораженья?
Его лицо всем мило и желанно,
Он благодетель каждого творенья.
Равняться с ним казалося бы бредом.
Он здесь, и все же он тебе неведом,
(Садится.)
Калаф
(поднимает глаза к небу в глубоком раздумье, затем кланяется Турандот, касаясь рукою лба)
Я буду счастлив, если остальные
Загадки ваши не трудней. Принцесса,
Кому ж не ясно, что обходит вечно
Все города, все земли, все селенья,
Что совершает безвозбранный путь
Средь криков пораженья и победы,
Что равного себе не терпит в мире
И здесь находится - простите - солнце?
Панталоне
(радостно)
Тарталья, он угадал.
Тарталья
В самую точку!
Мудрецы
(распечатывают первую записку, затем в один голос)
Великолепно. Солнце, солнце, солнце.
Альтоум
(радостно)
Сын, небо помогай тебе и дальше!
Зелима
(в сторону)
Молю вас, боги!
Адельма
(в сторону, взволнованно)
Небо, воспротивься!
Пусть он не будет мужем Турандот!
Я умираю.
Турандот
(в сторону, с негодованьем)
Чтоб он победил?
Меня умом превысил? Никогда!
(Громко.)
Внимай, безумец. Разреши загадку.
(Встает и продолжает академическим тоном.)
Есть дерево, где скрыта
Кончина человека;
Оно древней гранита
И молодо от века;
Красивый лист не вянет,
Он белый и узорный;
Но белизна обманет
Своей изнанкой черной.
Скажи, ты знаешь слово
Для дерева такого?
(Садится.)
Калаф
(после некоторого раздумья, отвесив обычный поклон)
Не гневайтесь, надменная принцесса,
Но я загадку разрешу. Растенье
Древнейшее, но юное, где скрыта
Кончина человека, чьи листы
Белы снаружи и черны с изнанки.
То будет - с днями и ночами - год.
Панталоне
(радостно)
Тарталья, он снова попал.
Тарталья
Честное слово, в самую середку.
Мудрецы
(распечатав вторую записку, в один голос)
Так, совершенно верно: год, год, год,
Альтоум
(радостно)
О, радость! Боги, пусть достигнет цели!
Зелима
(в сторону)
Зачем еще!
Адельма
(вне себя, в сторону)
Ах, я его теряю!
(Тихо, к Турандот.)
Принцесса, вы утратите мгновенно
Всю вашу славу. Он вас побеждает.
Турандот
(тихо, с негодованьем)
Молчи. Скорей погибнет мир и сгинет
Весь род людской.
(Громко.)
Знай, дерзостный глупец:
Чем ты самонадеянней, тем больше
Ты ненавистен мне. Уйди. Спасайся.
Тебя убьет последняя загадка.
Калаф
Ваш гнев, боготворимая принцесса,
Один мне страшен. И на что мне жизнь,
Раз милости я вашей недостоин.
Альтоум
Сын милый, отступись! И ты, о дочь!
Не задавай ему других загадок!
Тебе он мужем быть вполне достоин.
Турандот
(гневно)
Мне мужем? Отступиться? Пусть закон
Свершится.
Калаф
Не печальтесь, государь,
Я жажду смерти - или Турандот.
Турандот
(негодуя)
И ты получишь смерть. Сейчас увидишь,
(Встает и продолжает академическим тоном.)
Скажи мне, как зовется зверь прекрасный,
Четвероногий и крылатый, верный
В своей любви, но в ярости ужасный.
Он потрясает мир, высокомерный,
И торжествует. Мощными стопами
Он попирает океан безмерный,
А грудью и свирепыми когтями
Налег на землю. Вечного обилья
Почиет тень над мирными краями,
Где новый Феникс расширяет крылья.
(Сказав загадку, яростно срывает с лица покрывало, чтобы поразить Калафа.)
Взгляни в лицо мне. Отвечай, не дрогнув,
Как этот зверь зовется, иль умри.
Калаф
(ошеломленный)
О, красота! О, диво!
(Стоит недвижимо, закрыв лицо руками.)
Альтоум
(взволнованно)
Он смутился!
Сын, что с тобой? Приди в себя!
Зелима
(в сторону, с тоской)
Мне дурно.
Адельма
(в сторону)
О юноша, теперь ты мой. Любовь
Меня научит, как тебя спасти.
Панталоне
(взволнованно)
Смелей, смелей, сынок! Ах, чем бы ему помочь? У меня вся утроба трясется, боюсь что он себя погубит.
Тарталья
Если бы не мое высокое звание, я сбегал бы на кухню за уксусом.
Турандот
Несчастный, ты погиб. В своей судьбе
Лишь ты один повинен.
Калаф
(приходя в себя)
Турандот,
То ваша красота, сверкнув нежданно,
Меня смутила. Я не побежден.
(Обращаясь к зрительному залу.)
Ты, зверь четвероногий и крылатый,
Гроза вселенной, ты, что торжествуешь
Над морем и землей, даруя тень
Отрадную твоих безмерных крыльев
Стихии беспокойной и земле,
Возлюбленным сынам твоей державы,
О новый Феникс, зверь блаженный, ты -
Лев Адрии, во гневе справедливый,
Панталоне
(в восторге)
О, будь благословен! Не могу удержаться.
(Бежит его обнять.)
Тарталья
(Альтоуму)
Утешьтесь, ваше величество.
Мудрецы
(распечатав третью записку, в один голос)
Лев Адрии. Да, верно, верно, верно.
Доносятся радостные клики народа и громкий шум музыкальных инструментов. Турандот в обмороке падает на трон. Зелима и Адельма стараются привести ее в чувство.
Зелима
Он победил. Принцесса, успокойтесь!
Адельма
(в сторону)
Моя любовь погибла... Нет, неправда!
Альтоум радостно сходит с трона, сопровождаемый Панталоне и Тартальей. Мудрецы вереницей удаляются в глубь сцены.
Альтоум
Теперь конец твоим тиранствам, дочка.
Любезный принц, приди в мои объятья.
(Обнимает Калафа.)
Турандот, очнувшись, яростно сбегает с трона.
Турандот
(вне себя)
Остановитесь. Этот человек
Не будет мне супругом. Я хочу
Задать ему три новые загадки,
Назначив день. Мне слишком малый срок
Был дан на этот раз. Я не могла
Как должно подготовиться. Нельзя же...
Альтоум
(перебивая ее)
Безумная, жестокая! Нет, поздно.
Не уступлю тебе ни в чем. Суровый
Закон исполнен, и моим министрам
Я поручаю вынести решенье.
Панталоне
Прошу извинить. Больше загадок не загадывают и голов не режут, как спелые тыквы. Этот мальчик угадал. Закон исполнен, а теперь - честным пирком да и за свадебку.(Тарталье.) Что скажете, канцлер?
Тарталья
Исполнен наиточнейшим образом. Толкований не требуется, Как полагают превосходительнейшие господа мудрецы?
Мудрецы
Вопрос решен, решен бесповоротно.
Альтоум
Идем во храм.
Много лет спустя актриса писала:«На сцене своего родного театра я сыграла много замечательных ролей, и трудно сейчас определить, которая из них любимая. Каждая роль - это сердце, ум, нервы, все существо актера. Но, пожалуй, все-таки после «Принцессы Турандот», которую я сыграла не менее 900 раз, особенно дорога и близка мне Филумена Мартурано в спектакле, поставленном по одноименной пьесе Эдуардо де Филиппо».
Фрагмент спектакля театра имени Евгения Вахтангова «ФилуменаМартурано». Сцена из второго действия. Филумена - Мансурова, Доменико Сарьяна – Р.Симонов, Розалия - М.Синельникова, Умберто – А.Кацынский, Микеле - Додыко, Адвокат - Греков.Комментарий - Симонова.
Филумена все ещё любит Доменико Сырьяно, с которым его связывают 25 лет совместной жизни. Но Доменико требует развода. Сейчас в доме Филумены собрались все его обитателей. Здесь же адвокат Ночелло. Филумена позвала и своих сыновей, о существовании которых до сих пор не подозревали.
Филумена(Сыновьям, откровенно.) Мальчики, вы уже взрослые люди! Выслушайте меня. (Показывая на Доменико и Ночеллу.) Там люди. Там мир. Мир, который имеет свои законы и права. Мир, который защищается бумагами и чернилами. Там – Доменико Сориано и адвокат. Здесь я, Филумена Мартурано, у которой есть только один закон – не плакать. Люди, Доменико Сориано всегда твердил мне: «Видел ли кто-нибудь хоть раз слезы в этих глазах?» Я не плачу... Смотрите! У меня сухие глаза. (устремив глаза на молодых людей) Вы мои сыновья! Доменико. Филуме! Филумена (решительно). Кто ты такой, чтобы запретить мне сказать моим сыновьям, что они мои сыновья, а? (Ночелле) Адвокат, законы этой земли разрешает это или нет?... (Более угрожающе, чем взволновано) Вы – мои сыновья! Я - Филумена Мартурано, обо мне больше нечего сказать. Вы взрослые и наверное слышали обо мне. Все трое стоят словно окаменевшие – Умберто с бледным лицом, Риккардо опустил глаза вниз, словно от стыда, Микеле растроган, на его лице удивление и волнение. (Скороговоркой) Сейчас мне нечего говорить о себе! Но я могу всем рассказать, как я жила до семнадцати лет (Пауза.) Адвокат, известны вам трущобы... (отчеканивая) эти подвалы... на Сан Джованьелло, на Вирджинии, Форчелле, Трибунале, Паллунетто! Мрачные, полные копоти, набитые битком людьми. Летом там нечем дышать от жары, зимой зубы стучат от холода... даже в полдень туда не проникает дневной свет... Может быть я говорю бессвязно, извините... Сколько народу ютится там! Дышать нечем, но все ж лучше духота, чем холод. Вот в одном из таких подвалов в переулке Сан Либорио я и жила вместе с семьей. Сколько нас там было! Целая толпа! Что было с моей семьей, что потом с ней сталось, я не знаю... И не хочу знать. Не помню!... Друг на друга не смотрят... Эти просящие глаза, постоянные драки... Ложились спать, не говорили «Доброй ночи!». А просыпались – никто не говорил друг другу «Доброе утро!». Помню только одно ласковое слово, которое сказал мне отец... Вспоминая об этом теперь, и меня охватывает дрожь... Мне было тринадцать лет. «Ты большая, - сказал он, - а нам нечего есть. Понимаешь?». А духота какая... Ночью закрывали дверь и нечем было дышать. Вечером садились за стол... Одна большая тарелка и куча вилок. Может быть, мне и казалось, но каждый раз, когда я брала на вилку кусок, я чувствовала взгляд. Будто я воровала!... Мне исполнилось семнадцать... Я смотрела на проходивших девушек, на них были красивые платья, туфли... Они шли под руку с женихами. Однажды вечером я встретила подругу и даже не узнала ее – так хорошо она была одета. Тогда я думала, что в этом – высшее счастье... Она сказала мне. (Говорит по слогам.) «Так... так... и так...».Я не спала всю ночь... А духота... духота... И я познакомилась с тобой! Доменико вздрагивает. Там, ты помнишь? Тот «дом» показался мне королевским дворцом... Ночью возвращалась в переулок Сан Либорио, сердце бешено стучало. Я думала: «Теперь никто не посмотрит на меня, - выгонят из дома!» Но никто ничего не сказал: наоборот, кто-то пододвинул стул, кто- то произнес ласковое слово... На меня смотрели как на старшую, с уважением... Только у мамы, когда она поздоровалась, я заметила в глазах слезы... Больше я домой не возвращалась! (Почти кричит.) Я не убила моих детей! Семья... моя семья! Двадцать пять лет я думаю только об этом! (Сыновьям.) Я вырастила вас, сделала вас людьми, обкрадывала его (показывает на Доменико), чтобы воспитать вас! Семья, моя семья! Микеле – сын мой, Умберто – сын мой, Риккардо – сын мой.
Микеле (взволнованный, подходит к матери). Все хорошо, хватит уже! (Все больше волнуется.) Ты сделала больше, чем могла.
Умберто (серьезно, подходит к матери). Хотелось бы сказать многое, но сейчас мне трудно говорить. Я напишу все в письме.
Филумена. Я не умею читать.
Умберто. Я сам прочту. (Пауза.)
Филумена (смотрит на Риккардо, ожидая, что тот подойдет к ней. Но он, не сказав ни слова, выходит). А, ушел...
Умберто (понимающе). Характер! Не понял. Завтра я пойду к нему в магазин и поговорю.
Микеле (Филумене). Вы можете жить у меня. Правда, дом маленький, но места всем хватит. Ведь еще есть терраска. (С искренней радостью). А ребята-то все время спрашивают: «Где бабушка... бабушка где?...» И я молол всякую чепуху... Вот будет новость. Войду и скажу: «Бабушка приехала!» (Словно говоря - вот она) Ну и праздник будет! (Приглашает Филумену.) Идемте.
Филумена (решительно). Хорошо, пойду к тебе. Микеле. Идемте. Филомена. Одну минуту. Подожди меня внизу у подъезда. (К Умберто.) Ступайте вместе. Я спущусь через десять минут. Надо сказать еще кое-что дону Доменико.
Микеле (счастливый). Только побыстрее. (К Умберто.) Вы идете? Умберто. Да, иду. Я провожу тебя.
Микеле (все еще весело). До свиданья, синьоры. (Идет в глубь сцены.) Я чувствовал что-то... Поэтому хотел поговорить... (Уходит с Умберто).
Филумена. Адвокат, я хочу, чтобы вы были здесь после моего разговора с доном Доменико.. Извините, несколько минут… (Указывает на «кабинет»).
Ночелла. Мне надо уходить.
Филумена. Я прощу вас. Ночелла нехотя идет в «кабинет». Розалия, не сказав ни слова, выходит в первую дверь налево. (Положив ключ на стол.) Я ухожу, Думми. Скажи адвокату, чтобы он все оформил по закону. Я во всем призналась, ты свободен.
Доменико. Я думаю! Выкачала кругленькую сумму! Не тебе устраивать истории...
Филумена (спокойно). Завтра пришлю за вещами.
Доменико (несколько смущен). Ты, сумасшедшая. Смутила покой трем бедным юношам. Кто тебя просил рассказывать? Зачем ты сделала это?
Филумена (холодно). Потому-что один из них – твой сын!
Доменико (застывает, пристально вглядываясь в Филумену, ошеломленный этим известием. После паузы, стремится протестовать всем своим существом). Кто тебе поверит?
Филумена. Один из трех – твой!
Доменико (не осмеливаясь кричать, тяжело). Замолчи!
Филумена. Я могла сказать – все трое твои дети, и ты поверил бы... Я заставила бы тебя поверить! Но это не так. Могла ли я сказать тебе об этом раньше? Нет, ты возненавидел бы двух остальных... А я хотела, чтобы они были равны.
Доменико. Это ложь!
Филумена. Нет, Думми, это правда! Это правда. Ты сейчас не помнишь. Твои поездки... Лондон... Париж... скачки, женщины... В один из многих вечеров когда ты был со мной и дал мне, как обычно, сто лир, в этот вечер ты сказал: «Филуме, сделаем вид, что мы по-настоящему любим друг друга», - и погасил свет. В тот вечер я действительно тебя любила. Ты – же нет. Ты делал вид, что любишь. Когда снова зажегся свет, я записала на 100 лирах день, месяц и год. Мне всегда везло в лотереях, я умею хорошо угадывать числа. Потом ты уехал, и я ждала тебя как святая!.. Но ты забыл о том вечере... И я тебе ничего не сказала... Говорила, что живу по-прежнему, ничего нового... И вправду, когда я увидела, что ты ничего не понял, решила оставить все, как было.
Доменико (безапелляционным тоном, чтобы скрыть свое волнение). Кто он?
Филумена (решительно). Э... нет. Этого я не скажу. Они равны все трое...
Доменико (несколько поколебавшись, словно подчиняясь порыву). Это ложь... Этого не может быть! Ты раньше бы мне сказала, чтобы привязать к себе, удержать в своих руках... Единственное средство для этого – ребенок... И ты, ФилуменаМартурано, сразу бы воспользовалась этим.
Филумена. Ты заставил бы меня убить его ... Ведь ты тогда так думал... Да и теперь тоже! Ты не изменился! Не один, а сто раз ты заставлял бы меня убить ребенка! Я боялась тебе сказать. И это – только моя заслуга, что твой сын жив сейчас.
Доменико. Кто он?
Филумена. Они все равны, все равны!
Доменико (в отчаянии, зло). Да, они равны! Они твои сыновья. Я не желаю их видеть! Я не знаю их... я не знаю их! Уходи отсюда!
Филумена. Помнишь, вчера я сказала: «Не клянись, умрешь проклятым, если не придешь ко мне однажды за милостыней». Вот почему я сказала так. Прощай, Думми, но запомни: если мои дети узнают, что ты отец одного из них... я убью тебя! Это – не простая угроза вроде тех, которые ты слышал на протяжении двадцати пяти лет... Это говорит тебе ФилуменаМартурано: я убью тебя! Понял?! (В сторону «кабинета», энергично.) Входите, адвокат... (Диане.) Иди и ты, я не трону тебя... Ты одержала полную победу. Я ухожу. (Обнимает Розалию, которая входит, и говорит ей.) Розалия, иди сюда. Я ухожу. Завтра я пришлю за вещами. Из «кабинета» появляется Ночелла в сопровождении Дианы, в то время как из глубины сцены молча выходит Альфредо. Живите хорошо, прощайте. Прощайте и вы, адвокат, извините меня. Из глубины сцены выходит Лючия. Ты все понял, Думми... (С показной веселостью.) Я еще раз повторяю при людях: никто не должен знать о нашем разговоре! Никто! Держи при себе. (Снимает с груди медальон, открывает его, вынимает оттуда сложенный в несколько раз старый банкнот в сто лир. Отрывает от него кусочек, на котором написано число, и оставляет себе. К Доменико.) Я написала на нем небольшой счет. Он мне нужен. (Бросает ему в лицо другую половину.) Возьми! (Затем почти весело, но с глубоким презрением.) Детей не покупают! (Идет в глубь сцены, в левую дверь.) Добрый день!
Леонид Кутсар: Турандот и Филумена - какие не схожие характеры. Но есть в них что-то общее - утверждение женского достоинства, жажда любви и счастья. Турандот - начало творческого пути Мансурова, а Филумена - одна из последних ееработ, а между ними целая жизнь на сцене театра имени Вахтангова, где она играла Аркадину в чеховской «Чайке», Шурку в«Егоре Булычеве» Горького, ИнкенПетерс в драмеГауптмана «Перед заходом солнца», пламеннуюфранцузскую коммунистку Жанну Барбье в «Интервенции» Славина, Алису в «Глубоких корнях»Гоу и Д`Юссо, Ксению в «Разломе»Лаврентьева.
Фрагмент спектакля театра имени Евгения Вахтангова «Егор Булычев и другие». Максим Горький.
Сценаиз третьего действия. Александра - Мансурова, Егор Булычев – Щукин.
Булычев тяжело болен. В присутствии дочери у него происходит спор с попом Павлином. Не найдя аргументов, Павлин ретируется.
Б у л ы ч о в. Уходишь? Ага...
Шура. Напрасно ты волнуешься, от этого хуже тебе. Какой ты... неугомонный...
Б у л ы ч о в. Ничего! Жалеть - нечего! Ух, не люблю этого попа! Ты гляди, слушай, я нарочно показываю...
Ш у р а. Я сама всё вижу... не маленькая, не дура!
Б у л ы ч о в. Они, после трубача, решили, что я с ума сошёл, а доктора говорят: врёте! Ты ведь докторам веришь, Шура? Докторам-то?
Ш у р а. Я тебе верю... тебе...
Б у л ы ч о в. Ну, то-то! Нет, у меня разум в порядке! Доктора знают. Действительно, я наткнулся на острое. Ну, ведь всякому... интересно; что значит - смерть? Или, например, жизнь? Понимаешь?
Ш у р а. Не верю я, что ты сильно болен. Тебе надо уехать из дома. Глафира верно говорит! Надо лечиться серьёзно. Ты - никого не слушаешь. Б у л ы ч о в. Всех слушаю! Вот знахарку попробуем. Вдруг - поможет? Ей бы пора прийти. Грызёт меня боль... как тоска!
Ш у р а. Перестань, милый! Не надо, родной мой! Ты - ляг...
Б у л ы ч о в. Лежать - хуже. Лёг - значит - сдался.
