Сегодня мы вновь приглашаем вас послушать авторскую программу музыковеда и заслуженного работника культура России #Натальи Кочетковой. Она расскажет о посвящениях и стихах, которые оставлял в старинных альбомах Александр Сергеевич Пушкин. Казалось бы, что нового можно узнать о самом любимом и почитаемом поэте нашего Отечества? Но у такого внимательного и неравнодушного исследователя как Наталья Кочеткова, всегда найдутся для нас интересные факты, красивые мелодии и не рассказанные истории.
Наталья Кочеткова:
«Альбом старинный, где немало
Портретов женщин молодых
И старое вино в бокалах
И тонкий аромат от них.
Отрадно слушать у камина
Напевы музыки старинной...»
(Гийом Аполлинер)
В благословенный день, когда мы вспоминаем Пушкина, чье имя — России первая любовь, в благословенный день и час откроем вместе, почти что наугад, листок старинного альбома. В былые времена такой альбом, большой, в красивом переплете, был непременной принадлежностью каждой дворянской гостиной, светского салона. Тот из гостей, кто обладал поэтическим даром, писал в него стихи, посвященные хозяйке дома, выводя вверху искусно и замысловато инициалы. Расшифровать заветный вензель порой труда не составляло, порой надолго он оставался тайной. Изящный комплимент, изысканная шутка, полупризнание, минутное впечатление — сколько всего таит в себе и бережет каждый, уж пожелтевший лист семейного альбома! Откроем же один из них. И все какой-то тайной силой вдруг оживет и очарует, заставит в нашем сердце зазвучать ностальгическую струну воспоминаний о минувшем.
Как часто легкое перо поэта, скучавшего на раутах, как Чайльд Гарольд, касалось альбомного листка, то одной, то другой царицы муз и вдохновения. О, эти великосветские салоны пушкинской поры! Красавицы, художники, драматурги, музыканты, поэты и философы, отечественные и заезжие итальянские певцы. Зеленой лампой, Обществом умных называли свои собрания одни, другие просто принимали у себя по вторникам, по четвергам иль пятницам. Здесь пели, играли на фортепиано, арфе, виолончели, читали стихи, разыгрывали спектакли, вели политические разговоры. В кружке Дельвига, который сам подчас садился за рояль и иногда певал романсы приятелей своих, Пушкин мог слышать на свои стихи первое сочинение Алябьева «Слеза».
«Вчера за чашей пуншевой
С гусаром я сидел
И молча с мрачною душою
На дальний путь глядел».
Быть может там звучали и другие стихи, положенные на музыку Яковлевым или Шереметьевым.
Экспромты Пушкина украсили альбомы самых знаменитых дам высшего света. К примеру, фрейлины императрицы Александры Осиповны Россет, в замужестве Смирновой. Она была талантлива, независима в суждениях. В ее доме бывали и Жуковский, и Лермонтов. Пушкин часто поверял ей свои замыслы, читал новые произведения, прислушивался к замечаниям и советам, ценил ее литературный вкус. Однажды подарил ей альбом с надписью «Исторические записки А.О. Смирновой». И предварил его стихотворным эпиграфом, как будто от ее лица:
«В тревоге пёстрой и бесплодной
Большого света и двора
Я сохранила взгляд холодный,
Простое сердце, ум свободный
И правды пламень благородный
И как дитя была добра;
Смеялась над толпою вздорной,
Судила здраво и светло,
И шутки злости самой чёрной
Писала прямо набело».
Благородный тембр виолончели гармонично сочетался с тональностью умных вечеров у Россет. Виолончель особенно любили русские аристократы. Граф Михаил Виельгорский и брат его Матвей чудесно играли на этом инструменте, чем удивили Роберта и Клару Шуман, знаменитых немецких музыкантов во время посещения ими Петербурга. Бархатного глубокого тембра виолончель ведет рассудительный монолог о прекрасном, о любви, понятный даже, если то романс без слов.
Одно из самых чудных посвящений Пушкина Анне Петровне Керн. Впервые он увидел ее на обеде у Олениных, ту, что на долгие годы поразила воображение поэта, «как мимолетное виденье, как гений чистой красоты». В пригородном имении Приютино в доме Алексея Николаевича Оленина, президента Академии художеств, знатока античности и русских древностей, собирались те, кто увлекался театром и любил порассуждать о нем. Для Пушкина театр был увлечением страстным:
«Волшебный край! Там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин, друг свободы,
И переимчивый Княжнин;
Там Озеров невольны дани
Народных слез, рукоплесканий
С младой Семеновой делил;
Там наш Катенин воскресил
Корнеля гений величавый;
Там вывел колкий Шаховской
Своих комедий шумный рой,
Там и Дидло венчался славой,
Там, там под сению кулис
Младые дни мои неслись».
Что ни вечер, стремительный возок мчит его в оперу или балет. Его привычно было видеть в кругу приятелей, таких же, как и он, светских повес. Разочарованный лорнет его скользил по ложам, лишь мимолетно отмечая, то чистый профиль, то мрамор плеч девичьих, иль ясность взора хорошеньких барышень, слегка смущая их. Занятие сие ему ни мало не мешало рукоплескать искусству «русской Терпсихоры» прим-балерины Истоминой.
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух из уст Эола;
То стан совьет, то разовьет
И быстрой ножкой ножку бьет».
Отвлекаясь от бесед о театре на том званном обеде у Оленина Пушкин любовался юной Анной Керн, попав во власть ее очарования. В прелестные свои 19 лет была она чудо, как свежа и хороша! Однако пылкий восхищенный взгляд поэта не тронул ее сердца, она тогда была увлечена другим. Что ж до него, он скажет позже:
«Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты,
И я забыл твой голос нежный,
Твои небесные черты».
Теперь же, к княгине Зинаиде Александровне Волконской, в изысканный ее литературно-музыкальный салон. Княжна Белосельская-Белозерская, дочь русского посланника в Сардинском королевстве родилась под небом Италии, в Турине. И многие годы жизни провела в Венеции и Риме. Она обладала букетом талантов. Природа одарила ее замечательным голосом. Она выступала на европейских сценах, и оперные дивы завидовали ей. Сама писала оперы, трагедии, спектакли. Успех был полный! В российские салоны, как нежные зефиры, вослед ей прилетели чарующие впечатления сказочных ночей Венеции, ласкающие слух мелодии, баюкающие ритмы баркарол, запечатленные рифмой Ивана Ивановича Козлова.
«Ночь весенняя дышала
Светло-южною красой;
Тихо Брента протекала,
Серебримая луной».
«Все в этом доме носило отпечаток служения искусству и мысли», - отмечает в своих воспоминаниях Вяземский. - «Помнится и слышится еще, как она в присутствии Пушкина и в первый день знакомства с ним пропела элегию его, положенную на музыку Геништою: «Погасло дневное светило; На море синее вечерний пал туман». Пушкин был живо тронут этим обольщением тонкого и художественного кокетства».
Но самым незабвенным вечером у Зинаиды Волконской стал, безусловно, тот, что был устроен ею как прощальный, в честь отправляющейся в Сибирь Марии Николаевны Волконской, урожденной Раевской, 27 декабря 1826 года. «Я видел несчастную княгиню Марию Волконскую, коей муж сослан в Сибирь, и которая отправляется в путь вслед за ним, вместе с Муравьевой», - напишет Веневитинов. - Третьего дня ей минуло 20 лет. Эта интереснейшая и вместе могучая женщина больше своего несчастья. Она его преодолела, выплакала. Источник слёз уже иссох в ней». Пушкин был здесь. Он хорошо знал Раевскую с тех пор, как находясь в изгнании на юге, был принят её отцом в своё почтенное семейство. Это ей, пятнадцатилетней девочке, играющей с волной морскою на берегах Тавриды, посвятил он:
«Как я завидовал волнам,
Бегущим бурной чередою
С любовью лечь к её ногам!
Как я желал тогда с волнами
Коснуться милых ног устами!»
Так долгий вечер проводов Марии Волконской был полон музыки. Княгиня Зинаида пригласила лучших русских музыкантов и итальянских певцов. «Ещё, ещё! - повторяла Мария Николаевна. - Подумайте только, ведь я никогда больше не услышу музыки!». Тогда же Пушкин читал здесь своё «Послание к узникам»:
«Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадёт ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье».
«Неблагонадёжный» автор крамольных стихов сам не избежал гонения: Михайловское стало местом новой ссылки Пушкина. Однако у судьбы свои причуды и сюрпризы. Случилось, что в Тригорском, по соседству, гостила летом у своих родных Анна Петровна Керн.
Молоденькая Аннет Вульф, младшая сестра её Зизи всегда ужасно весела, брат Алексей приятель Пушкина Языков, поповны из Вороныча, два-три соседа днём затевали шалости, игру в горелки и шарады. Под огромной оранжевой луной гуляли ночью в липовых аллеях парка. В сумерки собирались на балконе, зажигали свечи, пели. Особенно любили «Разуверенье» Глинки на стихи Евгения Баратынского:
«Не искушай меня без нужды
Возвратом нежности твоей».
На одном из таких вечеров и появилась гостьей Анна Керн, нежданно для Пушкина. «Перед ним стояла женщина, - так описывает Всеволод Рождественский в Тригорском. - В строгом чёрном платье, не очень высокого роста, но удивительно соразмерная и лёгкая во всех своих движениях. Чёрная бархотка оттеняла ослепительную белизну её слегка полнеющих плеч. Каштановые волосы зачёсаны на прямой пробор, а глаза были чёрными и тоже бархатными. И они сияли мягким, ровным светом, точно в них никогда не угасала улыбка».
Она привезла с собой ноты и, не заставляя долго упрашивать себя, много пела и играла на фортепиано в тот вечер. Ей предстояло быть недолгой гостьей, всего чуть более недели. И в час ее отъезда Пушкин, пришедший проводить её, передал Анне Петровне обещанный оттиск главы из «Евгения Онегина», в страницы которого вложил мелким почерком исписанный листок. Покидая Тригорское, Анна Керн увозила с собой листок в альбом «Я помню чудное мгновенье». То были стихи, какие можно написать только раз в жизни:
«И сердце бьётся в упоенье,
И для него воскресли вновь
И божество, и вдохновенье,
И жизнь, и слёзы, и любовь».
Вот несколько разрозненных листков из жизни Пушкина, что сохранил для нас альбом старинный. Они, как песня зимнею дорогой, на тройке, с глухо звякающими бубенцами, устремлённая в дальний заснеженный путь. Всегда с пронзительным желаньем жить в веках и быть любимым в грядущих поколениях!
«Я скоро весь умру. Но, тень мою любя,
Храните рукопись, о други, для себя!
Когда гроза пройдёт, толпою суеверной
Сбирайтесь иногда читать мой свиток верный,
И, долго слушая, скажите: это он;
Вот речь его. А я, забыв могильный сон,
Взойду невидимо и сяду между вами,
И сам заслушаюсь…».
RadioBlago: Вот и подошла к концу еще одна передача Натальи Кочетковой для радио Благо. Напомним, что все выпуски «Время культуры» вы можете переслушать или прочитать на нашем сайте www.radioblago.ru. До встречи в следующей программе!
