По просьбам радиослушателей мы повторяем передачу о серии публикаций блога «Башня и лабиринт» Александра Раппапорта , которая стала одним из финалистом второго сезона премии Пятигорского в 2015 году.
Сегодня мы представим вашему вниманию, третью, заключительную часть беседы с архитектором и философом Александром Раппапортом. Его интернет-блог «Башня и лабиринт» был номинирован и вошел в короткий список Литературной премии Пятигорского. В связи с этим в Библиотеке Достоевского в Москве состоялась открытая встреча членов жюри с автором произведения.
За первые полтора часа участники дискуссии коснулись тем живой природы и современной архитектуры, поговорили о фоне и предмете, периферийном и сферическом зрении, затронули тему конфликта между архитектурой и дизайном. Автору задавали вопросы модератор встречи Ксения Голубович, искусствовед Зинаида Стародубцева и председатель жюри премии Олег Генисаретский. Под конец разговора микрофон передали слушателям дискуссии, и все желающие смогли задать интересующие их вопросы. Первый вопрос из зал был сформулирован следующим образом.
Вопрос из зала: Из этого разговора вырисовывается отчетливо фигура такой исторической интерпретации, что вот этот переход от идей Платона к средневековым универсалиям, потом к Канту, Шопенгауэру, Дюре, потом к архетипам Юнга, который обнаружил их тоже где-то в глубине подсознания, что это на самом деле все разговор об одном и тот же, но при этом некоторая рефлексия человечества по поводу того, как оно удаляется от этого самого источника, от этой точки происхождения.. И рефлексия собственно по поводу самого этого процесса удаления. А с другой стороны есть ощущение, что эта история сейчас как-то закольцовывается, завершает какой-то исторический цикл. Вот поддерживаете ли вы такую точку зрения...
Александр Раппапорт: Я отвечу. Это мне очень понятный вопрос. Я считаю, что действительно, начал эпохи научно-технического развития — это дистанцирование в платоновский мир идей и возвращение назад осуществлялось с помощью техники. И главной категории была техника. И в научно-техническом мире техника возвращает нам все идеализации трансцендентные, касающиеся онтологии. Но в гуманитарном этой техники я не нахожу. Вот такой же техники гуманитарной, которая бы восстанавливала свое... при чем мы можем ничего не знать о квантах, никогда не видеть фотонов, но атомная бомба нам говорит, что все вернулось в простейшие наблюдаемые формы. Может быть здесь и сейчас происходит кризис и этой технической сферы. Потому что для того, чтобы построить хороший адронный коллайдер, надо его вообще строить размером с Солнечную систему, меньше — не получится никакого результата. До сих пор техника давала этот результат, а вот в гуманитарной сфере — техника очень интересным образом. Она ведь сохраняет все смыслы в своих щелях. Наука гуманитарная, она с одной стороны наука — то есть, она рефлексивна и критична, а с другой стороны — ее онтологические проблемы все равно сохраняют антропологический или субстанциальный смысл. Камень, вода — никуда не пропадают. Страх, одиночество — они ни во что не превращаются.
Зритель из зала: И может быть еще какой-то совсем прямой и именно поэтому тоже не удобный вопрос — в чем на ваш взгляд суть архитектурного действия?
RadioBlago: После заданного вопроса Александр Раппапорт неожиданно признался, что не может на него ответить. И все потому, что для начала следует разобраться с самим понятием «действие». Зритель в зале предложил собственное определение, и между ними завязалась дискуссия. Свою лепту внес и Олег Генисаретский, предложив ответ на возникший вопрос «является ли сомнение действием?».
Александр Раппапорт: Я точно не знаю, что такое «действие» вообще, просто.
Зритель из зала: Ну, практика? Вы говорите, практика — есть истина... В чем суть этой практики?
Александр Раппапорт: А! Практика для меня — есть собственно единство интуиции и какой-то безответности, безответственности, замыкания — практика — есть единство замыканий. Но действие — как будто не-замыкающая категория. Действие - разомкнутая категория. Поэтому я не знаю в каком отношении действие как разомкнутая категория может быть связана с замыкающими практиками. А практики — в этом смысле не есть действие. Практика — есть стационарное состояние множества действий, в которых обеспечивается замыкание.
Зритель из зала: вы хотите сказать, что мы никогда не найдет ответ на вопрос о смысле самого конкретного архитектурного действия? То есть, мы не сможем чем-то конкретным руководствоваться?...
Александр Раппапорт: А что значит «конкретное архитектурное действие»?
Зритель из зала: Вот основание города, строительство здания конкретного...
Александр Раппапорт: Мы все время находим эти ответы. И более того, эти ответы даже нормативно признаются. И бюрократически утверждаются. Что заставляет нас сомневаться? Очень интересный вопрос сам по себе: является ли сомнение действием? Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Является ли сомнение действием?
Олег Генисаретский: Бесспорно.
Александр Раппапорт: Да?
Олег Генисаретский: Да.
Александр Раппапорт: Почему?
Олег Генисаретский: Потому что вопросно-ответная процедура — она симметрична. И искусство задавания вопросов... вот только кому надо задавать вопросы? Их можно задавать самому себе. Самому себе, анализируя, что я слышу, когда я слушаю. Или там, что я вижу, когда я смотрю, что я увидел, когда я смотрю. То есть, если научаешься задавать себе такие вопросы, тогда можно что-то и сказать, и сделать.
Александр Раппапорт: Да, но тут, Олег Игоревич, я ссылаюсь..
Олег Генисаретский: Другое дело, вопросно-ответная процедура на первый взгляд вербальная...
Александр Раппапорт: Вот тут я ссылаюсь на следующую асимметрию. Мы говорим и слышим собственным организмом, то есть, мы способны воспроизводить звук и его же воспринимать слухом. А вот зрением.. глаз не производит видимость, он только воспринимает!
Олег Генисаретский: Так вы нам объяснили прекрасно, что видит не глаз.
Александр Раппапорт: Правильно.
Олег Генисаретский: Так поэтому, значит, надо не про глаз говорить, а про то, что видит.
Александр Раппапорт: Но оно невидимо. Там нету очевидности. Тут слух удостоверяет свой ответ через согласие, а видение через очевидность.
Олег Генисаретский: Что значит через согласие? В фонетическом мире много, так сказать, есть диссонанс...
Александр Раппапорт: Нет, согласие — это не диссонанс. Со-гласие — это совпадение голосов.
Олег Генисаретский: Нет, не совпадение, а так сказать, коммуникация голосов.
Александр Раппапорт: Да, и коммуникация.
Олег Генисаретский: Так они могут не совпадать и быть несогласны.
Александр Раппапорт: Не согласен.
Олег Генисаретский: «Мнение у меня есть, но я с ним не согласен» — как говорили в 30-е годы.
Александр Раппапорт: Ну, это только в 30-х годах такое могло быть, сейчас уже...
Олег Генисаретский: Было страшно, поэтому больше понимали.
Александр Раппапорт: С очевидностью я не знаю, там какая-то другая механика. С очевидностью мы оказываемся в одностороннем подчиненном положении у своего мозга, ничего не можем ему возразить. То, что видим, мы видим с очевидностью, мы не можем мозгу задавать вопросы: почему ты нам показываешь это, а не что-то другое.
Олег Генисаретский: А вы попробуйте с ним поговорить.
Александр Раппапорт: А?
Олег Генисаретский: Попробуйте с ним поговорить. Это элементарная процедура гештальт-терапии. Видите дерево — говорите с деревом, видите микрофон — поговорите с микрофоном.
Александр Раппапорт: Попробую, попробую..
Олег Генисаретский: Обязательно получите ответ.
RadioBlago: Участники дискуссии перешли уже к обсуждению следующей темы, но Александр Раппапорт продолжал размышлять над заданным вопросом. В итоге у него родилось еще одно суждение по данной теме.
Александр Раппапорт: Во всяком случае, я исхожу из того, что все мы (о себе могу сказать) способны очень на немногое. Требовать от себя самого или от других людей много не следует. На что способен — то и делай. Действия, которые можешь осуществлять, не входя с самим собой в неразрешимый конфликт, и становится твоей практикой. Твоей истиной твоих возможностей, за которые ты никогда не выскочишь, это уж совершенно точно.
Олег Генисаретский: Но есть еще и чужие возможности рядышком.
Александр Раппапорт: Нет, чужие возможности нас как-то мало терзают.
Ксения Голубович: Но своих возможностей мы можем не знать.
Александр Раппапорт: Что значит, знать? Знать... мы их не знаем, мы их имеем, имеем в себе и особенное состояние всякого нормального сознания. Оно конечно, ограниченное и несвободное, но я говорю: достоинство — это есть сознание безвыходности свободы. Нам остается только хранить достоинство. В жизни вообще кроме сохранения достоинства у нас нет никаких выходов.
RadioBlago: Словно поддавшись импульсу спонтанной рефлексии, участники встречи тоже решили выразить накопившиеся мысли относительно встречи с Раппапортом и в целом его просветительской деятельности в интернете. Председатель жюри премии Олег Генисаретский начал рассуждение, модератор встречи Ксения Голубович продолжила и развила тему.
Олег Генисаретский: У меня такое ощущение этого полуторачасового собеседования, что оно является прекрасным ответом на вопрос, почему на блоге никто не отвечает. Только благодарят и так далее. Видно, этот род словоизвлечения обладает такой особенностью, что втягивает в себя, можно туда погрузится, можно потеряться, можно резонансно в себе что-то там прочувствовать. Но не предполагает к ответной писательской активности. И в этом есть некий вызов для нас сейчас, здесь и сейчас, вот в данный момент.
Ксения Голубович: Вы перехватили, у меня был вопрос, я поняла, что мой комментарий очень связан с тем, что вы сейчас говорите, потому что у меня такое ощущение от этого блога, что это в общем, и есть архитектура, та архитектура, о которой идет речь, потому что в одном из текстов говорилось о входе категории времени, то есть, то что современность переходит из категории пространственной в категорию временной. И архитектура вместе с ней также, вы говорили об этом в одном из текстов. И мне показалось, когда вы вдруг стали говорить, что ваш мозг поднимает вас каждый день в пять утра и заставляет писать некий текст, который обладает теми свойствами, о которых говорил Олег Игоревич — это возможно не чертежи будущих зданий, но по крайней мере — это расчерчивание неких пространств, в которых есть эта самая вязкость, действительно, ты входишь в эти тексты, как в среду обитания. Мне кажется, что атм что-то есть от архитектуры.
RadioBlago: Следующий вопрос из зала прозвучал от слушателя Михаила. Он решил вступить в дискуссию с автором блога относительно разных представлений о жизни в лесу и особенностях мышления человека в пространстве живой природы. Как рассказал зритель, он сам родом из Сибири и имеет опыт жизни в лесу. Далее слово Михаилу.
Михаил, зритель из зала: Есть такое мнение, что жизнь в лесу или горах приводит к исчерпанию мышления. То есть, человек оказывается в таком состоянии, когда думать не надо. Те, кто уходят в лес с рюкзаком книг, чтобы их там прочитать, обнаруживают себя в состоянии, когда они во-первых, не читаются, не потому что не интересно, а потому что они оказываются чужими. Какие-то такие штуковины, с которыми можно что-то делать, есть навык чтения, но они не уместны и не нужны. А с другой стороны, Вы описываете какой-то такой опыт другого мышления: в лесу, посредством леса, с помощью леса. Можно ли соотнести мышление, представление о мышлении, как о каком-то интеллектуальной деятельности, и присутствие в пространстве леса...
RadioBlago: В ответе на вопрос зрителя Александр Раппапорт напомнил то, о чем рассказывал в самом начале встрече. Каждое утро ровно в пять часов он просыпается на своем хуторе в Латвии и к этому времени в его голове уже созрел готовый текст для блога. Подобный ритуал продолжается на протяжении всех этих лет ведения дневника в интернете и никогда не менялся, даже в выходные и праздники.
Александр Раппапорт: Может быть вы не присутствовали в начале, я говорил, что я сам-то не думаю и не испытываю такой потребности. Это все происходит в 5 часов утра, помимо моей воли. Когда я спрашиваю: а почему мозг это делает? Это интересно, и не исключено, что его эта лесная жизнь на это подвигает. Что он испытывает какие-то особые резонансные способности самого себя в отсутствие этого гула городского, что-то продуцировать. Он как бы просыпается. Он просыпается и меня тоже будит в 5 часов утра. Может быть. Я не знаю, я на этот вопрос не могу ответить. Но мне кажется, что в городах у меня такого не получалось никогда.
Олег Генисаретский: Михаил, здесь же вопрос: а откуда взялось такое представление о мышлении, которое лесу не нужно, может это и не мышление?
Михаил: Может быть. Я вот это и хочу уточнить.
Олег Генисаретский: подразумевать можно и одно и другое, или смотреть на одно. Сквозь призму другого, конечно. А то, что это происходит в 4.30 и в 5 часов — в другом разделе физиологии лежит.
Александр Раппапорт: Единственное, что я могу еще добавить, что то, что я называю мышлением, удивительным образом связано с памятью, которая активизируется самим мозгом.. ну вот он играет, играет, раскладывает какой-то пасьянс в тишине, у него это получается — он мне об этом сообщает. А память, вероятно, требует каких-то субстанциальных условий для этой активизации. Тут такая платоновская схема: мышление как анамнез. Но я сам вспомнить то, что нужно для мышления, не могу. Потом оказывается, что это сделано из чего-то, что я помню, что случайно залетело в мою голову. Но сам я, усилиями, если под мышлением понимать деятельность, сопряженную с усилиями, коммуникацией, дискуссией, спором, я сам этого сделать не могу. Это меня очень удивляет. Может быть это не единственная форма практики, но это практика, какой-то практический феномен.
Михаил: Практика присутствия при работе собственного мозга? Андроидность такая...
Александр Раппапорт: Да, да, начал наконец-то общаться с мозгом, а не с людьми.
RadioBlago: Рассуждая о работе мозга, автор блога имеет ввиду и спиной мозг тоже. Это он добавил в ответ на уточняющий вопрос Генисаретского. Предлагая закончить дискуссию по возникшей теме, Раппапорт заметил, что есть границы любого самоанализа и рефлексии. «Можно задавать вопросы рефлективного плана, но они уведут нас туда, где темно», - заключил герой встречи. Потому и было решено вернуться к вопросам из зала. Правда, следующий выступающий решил обратиться не к Александру Раппапорту, а к Олегу Генисаретскому.
Сергей, зритель из зала: Я хотел бы спросить, меня очень интригует сюжет. В начале 2000-х вышла книга Александра Гербертовича «99 писем о живописи». И она не просто была посвящена Олегу Игоревичу, а каждое из этих писем начиналось словами «Дорогой Олег...». Когда появился ваш блог, у меня тоже возникло такое ощущение, когда это тоже превратилось в такое бесконечную последовательность посланий, уже непонятно, кому адресованных, что в общем эта книга, ее можно считать прообразом вашей, более широкой.. понятно, что она дальше от архитектуры. И в то же время, наверное, тоже очевидно, что такая книга и вообще эта затея не могла возникнуть на пустом месте. Я не знаю, должен был быть какой-то диалог между вами, должна была существовать какая-то разность потенциалов что ли... И в этом смысле мне кажется, история происхождения книги интересна с точки зрения развития этого всего в блог. И характер этого блога. Но вы там свою позицию характеризуете как-то. А вот позиция Олега Игоревича совершенно не известна. По поводу этой книги. Поэтому это в общем, к Олегу Игоревичу скорее вопрос. Откуда она возникла, было ли для вас...
Олег Генисаретский: Я могу только покаяться. Началось все так просто, не помню, по какому поводу. Я как раз в это время занимался Флоренский, и пространственностью оного. Я послал несколько таких, то, что было написано.. Он мне, значит, ответил одним письмом. Я ему. Потом он в день стал присылать по два письма. Они примерно такого же размера, как вот эти статьи. Потом дело дошло до четырех писем в день. Нов силу ряда обстоятельств и занятости какой-то, я просто не мог отвечать с такой вот интенсивностью и частотой, как писал Александр Гербертович. Поэтому со своей стороны вот подзатих. Что не означает, что для меня смысл и личностное значение этого как-то исчерпано. Понимать так это не правильно. Нов от есть обстоятельства, не преодолимой силы, как известно. Вот это было таковым и у меня.
Александр Раппапорт: Знаете, я бы добавил, что вообще, вот Флоренский в стол написал весь свой эпистолярный...
Олег Генисаретский: Да, 12 писем.
Александр Раппапорт: 12 писем. Я не знаю, кому он их писал.
Олег Генисаретский: Другу своему.
Александр Раппапорт: То есть, был конкретный человек. Это показывает на то, что некоторый род коммуникации, вербальный, он предполагает представление о том человеке, к которому это обращено. Человек служит как бы невольным критерием, вы чувствуете, что ему можно сказать, чего нельзя сказать, что адекватно в данной ситуации. Эта ситуация есть своего рода подарок. Я вот получил, использовал Олега как подарочный такой фермент для собственной работы. Точно также, как говорит Олег, можно говорить с деревьями.
Олег Генисаретский: Да, да.
RadioBlago: Когда вопросы из зала закончились слово вновь вернулось к модератору встречи и члену жюри премии, писателю Ксении Голубович. Она обратилась к одной из наиболее наглядных публикаций Раппапорта под названием «Мокрый камень» и задать уточняющий вопрос, уже основываясь на сказанном во время встречи.
Ксения Голубович: И тем не менее, у меня еще один вопрос. Этот мокрый камень. Вы умудрились заронить его в мое воображение. Вы говорите о мокром асфальте городов... все вообще, если говорить о памяти, то как раз вот это решено как воспоминание, потому что это воспоминание детства. Начинается с воспоминания детства, оно очень красивое, и мокрые гранитные набережные, мимо которых ребенок на лодочке плавает по Неве и чаша неба. Но вот когда вы говорите о лесе, что только он дает вот эти переживания.
Александр Раппапорт: Не только. Я не говорил — только. Слова «только» я не говорил.
Ксения Голубович: Вот, потому что этот Петербург в вашем изображении. И более того — вот этот мокрый камень, то, как вы ведете, получается, что он уже есть в нашем опыте, безусловно, то, что остается в памяти, потому что как запахи, как ощущения. И с другой стороны как задача архитектуры (это вторая вещь) — это овладеть силами этого мокрого камня.
Александр Раппапорт: Да, в связи с этим можно назвать два таких, пришедших мне в голову наблюдения и ощущения. Вот чисто феноменально. Вот тайна Петербурга как архитектуры состоит в его небе. Небо над Петербургом специфическое и единственное. Все те же здания, которые та стоят, поставьте их под другим небом, и Петербурга не будет. И самое мое последнее впечатление о Лондонском сити. Где в старой средневековой части города после пожара 1666 года королевская власть не могла учинить выравнивание территорий и пробивки новых улиц. И сейчас вот в этом сити со средневековой, ужасной, тесной, хаотичной, лабиринтообразной планировкой стоят гигантские новые стеклянные небоскребы, и образуют феноменальное, убедительное и красивейшее зрелище. Чего не достигнуто ни в одном современном городе. Только за счет того, что сохранена средневековая, лабиринтообразная, хаотическая система. Посмотрите, об этом архитектура как бы не думала, наоборот, всегда с этим боролась — расчистить, прорезать. А небо, ну просто, кто думал о небе в Петербурге? Небо было бесплатным приложением к выходу к морю.
Ксения Голубович: Теперь вы заметили, между прочим, где теперь живет Англия? В башне и лабиринте. Башня и лабиринт — ваш блог по сути назван в честь лондонского сити.
Александр Раппапорт: Может быть, действительно, и многие такие — башни и лабиринты буквально точное название того, что получилось в лондонском сити.
RadioBlago: Подходя к завершению встречи модератор беседы решила задать последний вопрос, чтобы проверить одну из своих догадок. Суждение Ксении Голубович вывело Александра Раппапорта на столь высокие категории обобщения, что этот момент можно смело считать кульминацией состоявшейся беседы.
Ксения Голубович: Правильно ли я поняла, когда вы привели эти средовые объекты, как лес, Лондон, Петербург, который связан с небом, то есть для вас единица архитектуры — это не здания, это вся среда. Это все, что играет в этом месте, да? Что для вас единица архитектурная? Может быть это неправильный вопрос. Но он меня тревожит.
Александр Раппапорт: Он правильный вопрос, но ответ на него предполагает, что мы знаем, что такое здание и среда. Но нет никакого здания. Есть только здания в нашем сознании. Самого здания не существует. Здание — это есть определенная механика работы нашего мозга и жизни и в его присутствии. Точно также как скажем Олега Игоревича в моей жизни.
Олег Генисаретский: Да, вот так вот как здание. Старый разрушенный сарай.
Александр Раппапорт: И видимым только частично, отчасти всегда чем-то заслонен. Ксения, понимаете, это я не шучу сейчас..
Ксения Голубович: Вы сказали: в Лондоне здания очень хорошо выглядят, потому что..
Александр Раппапорт: Слово здание я вынужден употреблять в разных смыслах. Там под зданием я имел ввиду сооружения. В архитектуре, когда мы говорим «архитектурное здание», когда мы концентрируем на нем свое внимание, оно сразу же размножается на множество своих видов. Множество обстоятельств и обстановок ваших контактов. Но собственно говоря, фактически всегда по-разному видим даже одно и то же здание, даже своего собственного дома. Вот я был недавно в Лондоне после семилетнего... и часто сейчас возвращаюсь из леса в города, я вижу все, что я знаю, вижу по-новому, но я конечно не понимаю, что нового я вижу. Потому что они все время живут. Архитектура есть нечто живое. И главная идея моя архитектурных инициатив состоит в том, чтобы снять с архитектуры феномен ее нынешней омертвелости. И я пытаюсь понять, чем живое отличается от мертвого. И мертвенного. Там есть разница тоже тонкая. Мертвого и мертвенного. А все, что живое, оно все время живет, и живет в этих сложнейших взаимодействиях с нашей судьбою, именно судьбою. И в этом смысле архитектура — есть воплоение наших судеб. Нужна она нам только для того, чтобы вывести эти судьбы за границы своего тела. Мы на здания, на архитектуру смотрим на свою судьбу.
Олег Генисаретский: Вывести и распознать..
Александр Раппапорт: Распознать. Не всегда распознать.
Олег Генисаретский: Но пытаться.
Александр Раппапорт: Как-то пережить судебность с этой встречей, пережить под знаком судьбы. Именно под знаком судьбы. А не чего, ни красоты, ни пользы, ни стоимости, ни арендной стоимости, ни ремонта, ни сохранения памятников архитектуры для культуры, хотя там уже это все ближе к судьбе, а вот именно это ощущение судьбы.
Ксения Голубович: И то, что сейчас мы не очень это видим, говорит о том, что мы не чувствуем свою судьбу?
Александр Раппапорт: Не чувствуем своей судьбы. да. Фантастически перестали чувствовать свою судьбу. Горожане потеряли чувство судьбы.
RadioBlago: В своем заключительном слове Олег Игоревич Генисаретский связал воедино две дискуссии — первая с Александром Раппапортом и вторая с Валерием Подорогой. И ту и другую встречу мы трансл ировали в нашей программе. Председатель жюри резюмировал итоги беседы и тем самым ответил на не заданный, но закономерный вопрос о том, почему серия интернет-публикаций Александра Раппапорта оказалась в коротком списке премии Пятигорского.
Олег Генисаретский: Когда что-нибудь такое захватывающее и интересное и уже на грани непонятного, ввиду невыразимости с чем-то сталкиваешься, всегда хочется, мне по крайней мере, а вот теперь об этом другими словами. Вот почему-то итог этого разговора у меня сходится с предыдущим нашим заседанием вот в каком пункте. Наполеону принадлежат известные слова о том, что.. У него спросили: что такое политика? Он ответил: политика — это судьба. Я думаю, что там одно слово пропущено, вот точнее было бы сказать: политика — это игра с судьбой. Но именно с ней. Игра в том смысле, что как раз с ней можно вступать в разные отношения какие-то. Вот этот момент важен. И поэтому житие на хуторе в лесу, у моря, с журавлями наверху, и с прудами, куда можно ночью провалиться. Как ни странно, имеет прямое отношение к тому, что политикой и называется. Только вот если мы выясним, там о культурной политике, образовательной политики, без большого напряга можно сразу сейчас написать какое-нибудь программное исследование, архитектурной политики или политики в области архитектуры, но это не стоит делать, ввиду того, что это было бы калькой. А все, что имеет отношение с судьбой, оно с обратной стороны такое судьбоносное. Это первая переиначка. А вторая — у нас есть общий знакомый, и когда-то мы дружили, петербургский архитектор Борис Устинов. И вот он таким человеком был, каким я его знал тогда, он когда сдавал отчет какой-нибудь за трехлетнюю работу, мог написать три странички такого маленького эссе. Вместо этого пухлого всего. Ну директор его вызывает: бросает на стол, говорит: молодой человек, что это такое? А он ему отвечает: Простите. Я старше вас по меньшей мере на 2-3 тысячи лет, поскольку я читаю и коммуницирую с Платоном и Аристотелем, а вы... А дальше текст умолкает. Вот он такой был человек и есть, как справедливо было замечено. И вот на какую-то его эскападу я для себя заметил, что вообще-то две части слова архитектура можно поменять местами. И говорить о том, что это Тектоника архе, то есть изначального, то есть архе — в смысле изначальности. И по-моему, то, что сегодня нам было рассказано и даже вот так выражено, это как раз последовательный, разнонаправленный, это не важно, продвижение вот к этой изначальности. То, что она сейчас часто называлась там мозгом или дана через резонанс в нем — это в некотором роде даже можно считать строительными лесами, если относится к ним терминологически, конечно. Но то, что вот это движение туда, откуда мы произошли, опознание вот этой происходимости, то мне кажется, это было сегодня так явлено. И потому это вызов. Во уже возвращаясь к прямой рамке, то есть, организационной нашей встречи, то есть, почему это обсуждается именно в связи с философическими сочинениями, потому что это как раз открытые перспективы ближайшей зоны какого-то продвижения вот к этой самой изначальности. А это то, с чего все начиналось и то, в русле чего вообще все происходит вокруг, как бы ни относится к философии Александра Гербертовича.
RadioBlago: На этом беседа с Александром Раппапортом завершилась, а вместе с ней и сегодняшний выпуск программы «Время культуры» подошел к концу. До встречи в лекционном зале!
