Сегодня наша программа будет посвящена философской теме «Постколониальное состояние и деколониальный выбор: эстетические аспекты деколониальной мысли». Дискуссия с таким заглавием прошла в Москве в рамках Философского клуба на #Винзаводе.
Философский клуб - это один из проектов Центра современного искусства «Винзавод» в Москве. Он был создан для того, чтобы дать возможность широкому кругу слушателей занять аналитическую позицию в самых различных вопросах. Как подчеркивается на официальном сайте Винзавода, художественные процессы не могут существовать без общекультурного контекста. Современное искусство является зоной пересечения #философии, политики, культуры, социальной антропологии, создавая и разрешая напряжения и конфликты внутри общества. На заседаниях Философского клуба встречаются исследователи и практики в сфере философии и культуры и обсуждают различные актуальные темы.
Дискуссия, посвященная постколониальному состоянию и деколониальному выбору, состоялась 11 июля на Винзаводе в рамках Философского клуба. Обсуждение темы строилось вокруг выступления Мадины Тлостановой, доктора филологических наук, профессора постколониального феминизма отделения гендерных исследований Университета Линчёпинга в Швеции. Затем к лектору присоединилась Татьяна Волкова, основатель и член рабочей группы международного фестиваля активистского искусства «МедиаУдар». В сегодняшней программе мы предлагаем вашему вниманию первую часть встречи, а именно лекцию Мадины Тлостановой.
В начале вечера выступили куратор Философского клуба на Винзаводе Анастасия Шавлохова и ее сокуратор Андрей Шенталь. Он представил лектора и более развернуто обозначил тему предстоящей беседы.
Андрей Шенталь:Сегодня нам предстоит услышать еще одну лекцию, где эстетика как дисциплина, ориентированная на роль категории, универсализирующей вообще человеческий опыт, подвергается сомнению и критики с точки зрения дискурсов или голосов, которые были маргинализированы или исключены. И сегодня пойдет речь о том, как отношения подчинения, сопротивления и угнетения разворачиваются в сфере эстетического опыта. Об этом уже говорилось на второй лекции цикла, на лекции Екатерины Деготь, но сегодня будет вопрос поставлен гораздо шире, потому что речь пойдет не только о российском контексте, но в целом о глобальном. Напомню, что Мадина Тлостанова уже много лет находится в продуктивном диалоге с так называемым деколониальным выбором, деколониальным поворотом. Относительно новым течением современной мысли, где как раз-таки практикуется и осмысляется наследие постколониальной теории, которая существует с 80-х годов и до сих пор еще развивается, и стала такой академической дисциплиной. И почему деколониальный выбор критикует постколониальную теорию, на это есть много причин. Одна из них связана как раз с искусством эстетики. То, что многие авторы, теоретики и в том числе и художники, впадали в крайность самориентализации, самоколонизации, представляли из себя в качестве такого другого для западного, прежде всего, западного, зрителя и читателя. И другое ограничение связано с тем, что, пытаясь деконструировать западную парадигму, постколониальная теория оставалась все равно в ее рамках и использовала тот же методологический базис. И ключевым понятием деколониального поворота является термин эстезис. То есть, не эстетика, а сам греческий термин, от которого появилась эта дисциплина, которое переводится как «чувство». То есть, деколониальный поворот пытается освободить то, как мы воспринимаем мир от тех диспозитивов, тех протоколов, которые и ограничивают наше восприятие реальности. Потому как постколониальная теория была ограничена, прежде всего, экономическими и политическими отношениями, а деколониальный выбор делает ставку на колониальность как эпистемологическое и эстетическое состояние, в котором мы все так или иначе находимся.
RadioBlago: Лекция Мадины Тлостановой продолжила цикл Философского клуба «Неудовлетворенность эстетикой». В контексте постколониальных исследований следует говорить об эстезисе. Это термин, который ввел французский социолог Мишель Маффесоли для описания специфического предсознательного миро- и само-ощущения. Понятие обязано своим происхождением практике жизнеповедения хиппи, художественному андеграунду и прочим философско-религиозным маргинальным сообществам.
Свое выступление Мадина Тлостанова начала с ответа на вопрос, почему она выбрала для изучения данное направление.
Мадина Тлостанова:Я, безусловно, такой постколониальный и одновременно постсоветский иной человек, который себя ощущает иным в большинстве каких-то контекстов. Но если в постколониальной теории, практике и идентификации речь шла и идет в основном о колониях Британской империи, и Франции в меньшей мере, и в соответствии об ареалах, которые оказались под их влиянием. То в нашей ситуации, где тоже есть постколониальное иное, вот эта темная сторона советской и постсоветской модерности, она изучалась, но не в рамках и не с помощью инструментария постколониальной теории. То есть, это только сейчас начало входить в моду и этим стали заниматься последние несколько лет. Вот. А когда я этим начала заниматься, это был конец 90-х годов, у нас вообще никто в стране не слышал ни про какие постколониальные исследования. Защищая диссертацию в 2000 году в Институте мировой литературы Российской Академии наук, посвященную мультикультурализму в литературе Соединенных штатов, я помню, с чем мне пришлось столкнуться. То есть мои коллеги вообще такого слова не слышали. Что это вообще за такое «мульти-культи»? Я помню, как все время его коверкали, писали «мультикультуризм» вместо мультикультурализм. С тех пор многое изменилось, к счастью. То есть сегодня даже есть попытки вообще все постсоветское состояние и удел постсоветского человека интерпретировать в рамках постколониальной теории. И вы, наверное, если были на лекции Екатерины Деготь, тоже каким-то образом об этом шла речь, потому что мы, когда с ней дискутировали, говорили об этом в Кёльне как раз в ноябре или октябре прошлого года. Мы этот вопрос обсуждали. Но сразу скажу, в чем здесь проблема с моей точки зрения. Проблема в том, что если мы воспринимаем все постсоветское пространство гомогенно, однородно и пытаемся его интерпретировать с точки зрения постколониальной теории, то тогда мы не видим внутренних нюансов, внутренних различий. Мы не видим различий между метрополией и колониями, которые все равно есть и существуют. Та самая центральная Азия, Кавказ, это Сибирь, это восток, это многие территории, я сейчас не буду их все перечислять. То есть это колониальные различия, которые существуют в нашем пространстве и которые для меня очень важны, потому что я такой колониальный иной, такой внутренний иной российской, советской и постсоветской империи. Поэтому для меня это было всегда важно. Потому что это было связано с моей самоидентификацией. И в свое время, когда я начала заниматься мультикультурализмом, а потом и постколониальные исследования открыла для себя, мне это было очень близко, мне нравилось читать теоретиков, трех основных теоретиков постколониальных исследований Эдварда Саида, Хоми Баба и Гаятри Спивак. Но, тем не менее, мне сразу в них чего-то не хватало. А не хватало того, что это была все-таки попытка, очень хитрая такая, удавшаяся, надо сказать, объяснить постколониальные иное Западу, но сделать это на языке, понятном для Запада. Поэтому мы видим у всех них, у этих представителей постколониальной троицы апеллировать к хорошо известной, устоявшейся западной теории и брать оттуда эти инструменты, и объяснять вот это иное, абсолютно иное или не абсолютно иное для Запада, в понятных ему терминах. Что, конечно, не следует критиковать, это был первый шаг, очень важный, это было нужно сделать, поэтому тот же Хоми Баба читает Лакана и через Лакана объясняет постколониальное иное в Индии. Вот, допустим, Спивак, которая известна тем, что она была первый переводчик Дерриды на английский язык. Она объясняет с помощью Дерриды, марксизма, постмарксизма очень многие категории. Саид делает это с помощью Фуко, но вот как сказал Андрей в своем вступительном слове, здесь есть некое такое ограничение, которое изначально заложено. Потому что если мы объясняем иное на языке своего, условно говоря, то мы всегда сталкиваемся с тем, что что-то в нем останется непонятным, непрозрачным в этом ином. И что-то останется искаженным намеренно, потому что инструментарий, который мы возьмем из западной философии, социологии, откуда-то еще, он не будет подходить по определению к тому пространству, той реальности, о которой мы говорим.
RadioBlago: По словам лектора, именно поэтому параллельно с постколониальными исследованиями возникали и другие работы, хоть и менее известные в мире. При этом возникали они не на Западе, а в не-западных пространствах, либо среди людей, которые иммигрировали.
Мадина Тлостанова:В Индии была очень интересная, она называлась Subaltern Studies Group. То есть эта была группа историков, которые занимались попыткой написать историю Индии не с точки зрения Британской империи, не с точки зрения высших классов, высших каст этого общества, а с точки зрения обделенных людей, вот этих самых «субалтернов», которые не могут говорить, с точки зрения Спивак. И подобная же группа в свое время возникла и в Латинской Америке. Это была Latin American Subaltern Group. И собственно, почему я о ней говорю, с нее и можно вести начало деколониального поворота. Потому что те ученые, которые принадлежали к этой Subaltern Studies Group в Латинской Америке, они и были отцами-основателями деколониального поворота. Прежде всего, здесь следует назвать философа Энрике Дюселля. Он немец по происхождению, но родился в Аргентине и сейчас живет в Мексике. Очень интересный человек, который тоже находился в диалоге, в споре с западной философией. В свое время он очень любил Эммануэля Левинаса, прочитал многие его труды, приехал в Париж, познакомился с ним и задал ему несколько вопросов. В частности, о том, как он понимает иного, другого и почему, когда Левинас пишет о другом, почему он всегда говорит о Холокосте. Но это понятно, потому что для Западной Европы сюжет Холокоста это центральный сюжет ХХ века. Но на это Дюссель сказал: «Для меня нет, потому что я из Латинской Америки, для меня важнее индейцы, для меня важнее коренные народы, которые вообще вам не понятны, не интересны, вы их стираете, их историю». С чем Левинас согласился. В результате этого были написаны первые, очень интересные работы Дюсселя еще 70-е в годы в рамках теологии освобождения, философии освобождения латиноамериканской. Она у нас мало была известно. Хотя что-то переводили, но, естественно, это было еще в советское время и пытались все это как-то исказить и подверстать под такой социалистический дискурс, хотя там очень мало социализма в том понимании, которое у нас тогда принято было. Другая фигура менее известная, но очень важная, потому что именно ему принадлежит ключевая категория деколониального поворота «колониальность власти», coloniality of power по-английски. Так вот эта категория была предложена перуанским философом Анибалем Кихано. Причем Кихано был совершенно не извсетен в мире и в англоязычном мире, потому что он писал свои работы и сейчас пишет по-испански. И только вот если они переведены на английский, они становятся известны, и в свое время он очень горько на эту тему сказал. Он сказал, что (по-моему) до 2000-го года все мои работы были напечатаны по-испански, а потом их стали публиковать по-английски. И вот эти два разных слова «напечатаны» и «опубликовать», они показывают очень хорошо эту разницу. И здесь идет речь, конечно, о колониальности знания.
RadioBlago: Постколониальная теория — это направление англосакской и франкофонской критической мысли в 80-90-х годах прошлого века. Данная теория изучала культурное наследие колониализма и империализма. И для начала разговора Мадина Тлостанова развела две дефиниции — колониальность и колониализм.
Мадина Тлостанова: Вот что такое эта самая колониальность? Почему это важно? Потому что колониальность и колониализм как историческое понятие это не одно и то же. Колониальность — это то, что остается после колониализма. Когда колониализм собственно вроде бы уже закончился, когда все обрели независимость, все равно остаются следы. И они остаются, прежде всего, в мозгах, в сознании и принципах восприятия реальности. И вот здесь и важен эстезис, как особенность, способность чувствовать, как сейчас говорил Андрей, какие-то сырые аффекты восприятия в чистом виде, как оно есть. Так вот оно, вроде бы, в чистом виде и вроде бы, оно не должно быть замутнено какими-то наслоениями, но, на самом деле, происходит иначе. Потому что очень быстро, очень скоро мы оказываемся под воздействием вот этой колонизации сознания, колонизации мышления, колонизации восприятия, колонизации гендера, если хотите. Поскольку сейчас я выступаю в ипостаси профессора постколониального феминизма, то вот, действительно, больше занимаюсь колониальностью гендера, сексуальности и так далее. Но много здесь есть черт. Для меня, может быть, наиболее интересным является экзистенциальная колониальность, колониальность бытия, когда человек ощущает себя раздвоенным, неприкаянным, когда он отторгается, когда он испытывает то, что в свое время социолог Уильям Дюбуа… Он написал очень хорошую книжку «души черных людей», в 1903 году. И в этой книге он ввел понятие двойного сознания или двойственного сознания, которое очень хорошо выражает эту суть. Он говорил об афроамериканцах, о том, что они рождаются с черной кожей (как говорил Фанон), с белыми масками. Но почему с «белыми масками», потому что их воспитывают в рамках «белой» культуры. Им навязывают ценности «белой» культуры, в том числе и ценности эстетические, аксиологические. О том, что прекрасно, красиво, правильно, добро и так далее. И поэтому у них возникает это отторжение самого себя и восприятие себя как недочеловека, как некрасивого, неправильного, убогого и так далее. И вот это очень важно. То есть, вот эта самоколонизация, которая и есть колониальность мышления, сознания, которое остается на долгое время, даже после того, как вроде бы нет колониализма. И, наверное, это наиболее актуально сейчас, потому что, как вы понимаете, исторически очень многие страны, большинство стран обрели независимость достаточно давно. То есть это уже много десятилетий, потому что на сегодняшний день мало осталось колоний как таковых. Но, тем не менее, везде, во всех этих пространствах, будь то французская колония, английская, испанская и российская, остается колониальность мышления, колониальность сознания, колониальность власти. Для меня, может быть, потому что я такой человек кабинетный, наиболее болезненной проблемой является колониальность мышления и соответственно такой вот эпистемологический расизм, который мы видим в публикациях, в политике издательств и так далее. В отношении вообще ко всему, что не связано с западной модерностью.
RadioBlago: В качестве примера Мадина Тлостанова рассказала о том, как шла подготовка к публикации ее новой статьи для научного британского журнала Feminist Theory в соавторстве еще с двумя женщинами учёными.
Мадина Тлостанова:У меня там два соавтора, мне специально было с ними интересно поработать, геополитически интересно. Одна девушка, молодой ученый, она родом из Эстонии, но получила степень там вот, в этом шведском университете. А вторая social professor, то есть она доцент университета Упсалы, но она родом из Индии, Суручи. И очень интересный политолог, очень талантливый. И вот мы написали такую статью втроем, где мы попытались объяснить, как мы, как не западные, не шведские граждане, но работающие в шведской академии, чувствуем себя там, и как к нам относятся как к производителям знания. И относятся ли к нам как к производителям знания, и почему. И в чем состоят вот эти проблемы, почему к нам не то, что претензии, но какое знание нам дозволено производить, а какое нет. Это очень интересно, как это работает. Это был спецвыпуск журнала, в котором речь специально шла о том, как сделать так, чтобы все было всем доступно, чтобы не было исключения, чтобы у всех было право голоса. Все было замечательно, риторика. Но когда мы написали эту статью, один из этих слепых ревьюеров, которые приняты в западных журналах, а это очень крутой журнал, с высоким индексом цитируемости. Один из «слепых» ревьюеров сказал: «Очень интересно, но, вы знаете, мне было хотелось, чтобы ваша статья была более, как он сказал, «more conversacional». То есть вот зачем вы нам пишете про какие-то категории, мы это сами прочитаем у кого-нибудь, нам интересно, чтобы вы дали нам примеры, вот как именно вас расиализировали, как именно над вами издевались. То есть он хотел, чтобы статья превратилась в какой-то плач Ярославны, где бы мы жаловались на виктимизацию, чего мне, конечно, делать совершенно не хотелось. Я, естественно, написала пять страниц отповеди и объяснила, почему мы этого делать не будем. После чего редакторы с этим согласились и все опубликовали. Но это очень хороший пример. То есть даже когда речь идет о, вроде бы, хорошей инициативе какой-то, когда люди, в общем, без всякой задней мысли, действительно, хотят бороться с этими властными иерархиями в сфере производства знания, тем не менее, они срабатывают, эти импульсы, они остаются по инерции.
RadioBlago: По мнению Мадины Тлостановой, на этом примере видно, что отличает постколониальные исследования от деколониального поворота. Потому что в цели постколониальных исследований никогда не входила борьба с этим. Наоборот, с самого начала они старались вписаться в некий теоретический мейнстрим и стремились к институализации.
Мадина Тлостанова:Для них было очень важно назваться Studies. Вот самое это слово Studies — Postcolonial Studies, Cultural Studies, разные Studies. Оно само по себе включает субъект-объектное деление, то есть есть некий ученый субъект, который имеет право производить знания, который приходит и все объективирует, мир, природу, животных, людей, которых он изучает. То, с чем сейчас все серьезные науки борются, в антропологии, социологии с этим стараются бороться. Но, тем не менее, видите, продолжается это стремление к институционализации, к тому, чтобы стать дисциплиной, чтобы вам дали кафедру, чтобы это все имело какой-то такой более приличный вид, можно было получать гранты и так далее. То есть это все еще увязано на колонизации университета как института и на превращении университета как института в некий бизнес, который мы видим, к сожалению, во всем мире, в том числе и в нашей стране. Вот как бы в этой ситуации для нас было очень важно, для деколониального поворота, деколониальной опции, деколониального выбора с самого начала вот этот момент подчеркнуть. Что мы стремимся к де-автоматизации каких-то мыслительных процессов, к тому, чтобы их поставить под сомнение, чтобы задуматься, а почему мы используем именно эти категории, почему мы пытаемся использовать некие инструменты, которые не нами были созданы, которые почему-то считаются объективными, которые почему-то были созданы, чаще всего, конечно, в европейской науке или американской. Но затем, вот эта их локальная привязка к американской или европейской науке, она стирается, это очень важный такой момент, который мы видим в течение всей модерности, начиная с XVI века и дальше. То есть некие категории, которые созданы в Европе, они изымаются из европейского пространства и воспринимаются как универсальные и годные для всего человечества. И очень часто я это тоже слышу. Когда я говорю: «А зачем вы пользуетесь категорией Фуко, когда вы анализируете культуру Средней Азии. Она не работает здесь, эта категория Фуко, потому что здесь другая локальная история, другая конфигурация». И исследователь на меня смотрит квадратными глазами и говорит: «Ну это же научная категория»! То есть им не приходит в голову, что она научная для Франции определенного периода, что она даже не может работать сейчас. Что это все очень сильно контекстуально обусловлено. Но это тоже одна из фишек модерности. Начиная с XVI и особенно с XVIII века, западно-европейская модерность себя утверждает именно тем, что она противопоставляет себя остальному миру и собственному прошлому. Вот это очень важная категория для деколониального поворота, которая была в свое время выделена Вальтером Миньола. Он назвал это переводом географии в хронологию. Мне очень нравится эта метафора. Что это значит? Это значит, что сначала в эпоху Ренессанса, прежде всего, в Италии мы видим попытку противопоставит современных людей прошлому Европы или Средним векам. И отсюда возникает понятие «Темные века», «темное Средневековье», то есть отгораживаются сначала от собственного прошлого. Затем — по отношению к людям, которые живут в других местах, на других континентах. Или где-то в чужих странах, экзотических пространствах. Они вообще изымаются из времени. И получается, что они не просто живут в Африке, например, или в Латинской Америке, а они живут вне модерности, они живут вне современности. И вот эта их внеположенность временная, она остается в вечности. То есть они могут постоянно пытаться догнать эту модерность, и отсюда понятие догоняющей модернизации, с которой мы тоже с вами сталкивались и сейчас тоже сталкиваемся. Но догнать паровоз модерности невозможно по определению. Это такая вечная гонка, которая продолжается, продолжается, продолжается. И в какой-то момент реакция может быть — отторжение. Можно увидеть это реально: мы больше не будем ничего догонять, нам и так хорошо, создадим какую-то свою параллельную реальность. Или это могут быть какие-то компромиссные варианты вписывания все-таки в модерность, как, например, модель девестернизации. Мы ее видим в Южной Африке, в Индии сегодня, в Бразилии. То есть это попытка выбрать, селективно очень, выборочно, какие-то вещи мы возьмем из западной модерности. Прежде всего, это технологии, а что-то мы хотим оставить. Ценностную систему мы оставим свою. Насколько это возможно, не знаю. На мой взгляд, это открытый вопрос. По-моему, невозможно. Потому что все равно технологии тянут за собой определенный взгляд на мир и определенное отношение к жизни. То есть это я вам так кратко обрисовываю тот круг вопросов, который интересовал с самого начала деколониальный поворот, и в центре внимания стояло вот это понятие колониальности власти, колониальности знания, то есть определенной матрицы взаимоотношений, которая складывается в модерность и потом продолжает существовать и существует до сегодняшнего дня.
RadioBlago: Прежде чем перейти к следующей части лекции и поговорить об эстетике и эстезисе, Мадина Тлостанова рассказала о взаимоотношениях деколониального поворота с постколониальной теорией.
Мадина Тлостанова:Все-таки деколониальный поворот формулируется в Латинской Америке, латиноамериканскими учеными. И долгое время это было их камнем преткновения, их недостатком. То есть они были очень локальны, они не знали ничего о других историях. Но постепенно, когда они стали раскручиваться, они стали ездить в Европу, больше, даже в Россию приезжать иногда. Вот этот недостаток начал размываться и в какой-то момент мы видим, что, может быть, в Европе даже больше деколониальных ученых на сегодняшний день (это и Германия, и Нидерланды, и Франция), чем даже в Латинской Америке, где срабатывает комплекс вторичного эгоцентризма, самоколонизации. Это все, к сожалению, существует. Как и у нас, собственно говоря. И на сегодняшний день уже нет этой локальной привязки. И можно сказать, что утратилось это различие между постколониальными исследованиями, которые занимались только колониями Великобритании и деколониальным поворотом, который был связан с колониями обеих Америк, так можно сказать. И отсюда развивается и изначальное противоречие, которое было раньше. То есть до этого говорили, что постколониальные исследователи занимаются гибридностью, такая постколониальная категория, мимикрией, предложенной Хоми Баба в свое время. Они занимаются миграциями, потому что миграция начинается именно там в таких крупных масштабах, миграция из бывших колоний в империю. И это их специализация. Конечно, здесь же срабатывает понятие вот этих субалтернов, которое в свое время Гаятри Спивак позаимствовала у Грамши, но переосмыслила в таком не марксистском ключе, а постколониальном. А что касается деколониального поворота, то, поскольку здесь речь шла о поселенческих колониях и, в основном, о колониях, где эти самые индиджинас пипл, америнды, прежде всего, они никуда не мигрировали, они оставались на своих пространствах, но эти пространства съеживались. Им оставалось все меньше и меньше пространства для жизни. И сами они стирались, очень многие из истории латиноамериканских стран. Могу привести пример, мне приходилось несколько раз бывать в Эквадоре и общаться со многими представителя социальных движений там. Их правительство даже не хотело принимать их во внимание, и даже цифры, процентное отношение, сколько их осталось, всегда замалчивались и преуменьшались. Потому что в Эквадоре около 40 процентов до сих пор это индейцы. Но в официальных документах это не признается. И естественно с этим было связано и то, что им не давали никакой экономической, политической, социальной свободы, автономии. Эта история нам знакома. То же самое видим и в истории нашей страны. То есть это типично. И получалось так, что деколониальный поворот больше занимался этой проблематикой. И поэтому здесь были немножко другие слова, немножко другие категории, здесь слово «субалтерн» не использовалось. Но зато использовалась другая метафора, вы тоже ее, наверное, знаете. Она была предложена в сове время Францем Фаноном, которого деколониальные теоретики считают прямым предшественником. И очень часто ссылаются на его работы. У Фанона одна из самых его известных книг так и называлась «Проклятые мира». Книга, которая тоже искажалась очень часто в восприятии читателей. Особенно в нашей стране, потому что ее даже не переводили долгое время. Это очень интересный момент, даже сейчас не вся она переведена, а только часть ее. И как-то восприятие Фанона шло через предисловие к этой книге, которое написал Жан Поль Сартр и в котором он больше акцентирует тему насилия. И поэтому Фанона стали воспринимать как певца насилия, что, в общем, очень далеко от реальности. Потому что там есть и другие части, в которых он как раз размышляет о том, что в постколониальном состоянии возникает очень много проблем, что одной политической деколонизации мало. Что возникает вот эта стагнация какая-то, вот эта апатия изнасилованного раба, как он об этом говорит очень горько. И он пытается размышлять, что же можно с этим сделать. И вот именно вот это понятие «проклятых земли, проклятьем заклейменных», это слова Интернационала, которые здесь использованы. Но есть и Библейская «последние, которые станут первыми». Вот это очень важно для деколониального поворота.
RadioBlago: Как отметила Мадина Тлостанова, многие современные художники одновременно выступают и в роли куратора и теоретика, потому что, по всей видимости, не могут или не хотят доверить процесс деколонизации музея и искусства другим. Они часто сами организуют свои выставки. И в рамках этих проектов зачастую возникает попытка говорить от имени того самого «иного».
В качестве примера, исследователь рассказала о Летней школе в Нидерландах, посвященной деколониальной мысли. В июне этого года прошла очередная встреча теоретиков преподавателей и художников в Мидделбурге. И один из представленных проектов вызвал вопрос аудитории: насколько такое творчество способно повлиять на социальную и политическую ситуацию в мире. По мнению Мадины Тлостановой, это очень важный момент, и как раз он может раскрыть смысл эстезиса и его отличие от эстетики.
Мадина Тлостанова:После того как Дженнет Эккер показала свой проект, который называется «Черная магия в белом доме», многие студенты задавали такие вопросы. Они сказали: «Дженнет, но это же все искусство! Это замечательно, что вы сделали такой проект, но каким образом это действует на реальность, как это может изменить расизм по отношению к не белым людям в Европе, например. Или непринятие мигрантов»? Понимаете, вот это очень важно. Вот этот сдвиг. Вот нужно на нем сфокусироваться. Изначально эстезис, особенно в имплицитной своей форме, то есть не как такая теория, а именно в имплицитной форме. Он всегда присутствовал, он всегда был частью человеческого опыта. Потому что люди все равно имеют только свое тело как очень несовершенный механизм, инструмент, который позволяет нам познавать мир, предоставляет нам возможность через наши органы чувств получать какую-то грубую информацию, потом мы ее перерабатываем в знания какие-то. И вот этот эстезис не может быть ограничен только сферой искусства. Это ограничение происходит тоже как форма колонизации. Происходит оно очень поздно в истории. Не при Аристотеле, не при Средневековых каких-то исследователях и философах, а происходит при Баумгартене. Помните такого философа Александра Баумгартена, который ввел понятие эстетики в том виде, в котором мы знаем его сейчас. И это было уже очень поздно, это был XVIII век, когда эстетика переходит в эту область искусства, хорошего вкуса и уходит из каких-то других сфер. И тем самым происходит колонизация эстезиса, то есть нашего ощущения мира. Оно ставится в какие-то очень узкие рамки. И все, что не попадает в сферу искусства и хорошего вкуса, получается, что оно не легитимируется. И этот процесс, конечно, интересовал не только представителей деколониального поворота. Если мы с вами посмотрим, очень многие западные философы эстетики этим занимались. Тот же Маффесоли, который достаточно давно написал об эстезисе. Но он, конечно, понимал его немножко иначе, не так как мы. Хотя тоже у него, помните, идет речь об обратном заколдовывании мира, о племенном сознании. Это тоже попытка вырваться из вот этого модуса индивидуального, индивидуалистического существования западного человека. И поэтому отсюда интересно разного рода групповым, гуманитарным каким-то вещам, типа хиппи, анархистов, и чего-то такого, что было тогда в моде. Но конечно, не все это было достаточно серьезно. Это была игра. И здесь тоже шло некое присвоение незападных вещей, вот так, как оно происходит в постколониальных исследованиях и практиках. То есть попытка апроприации каких-то моментов из восточных учений. Мода на дзен-буддизм, помните? И на всякие такие интересные вещи, которые нельзя было найти на западе. И вот в этом контексте мы должны воспринимать и Маффесоли, и Делеза, и Гваттари, которые говорят о машине войны примерно в это же время. Но конечно, они имеют ввиду какие-то очень абстрактные вещи. Они не говорят о конкретных племенах, которые сокрушают государства, они говорят в целом, вообще о какой-то такой общественной силе, очень отвлеченной и абстрактной. Что замечательно, и я совершенно не хочу это дезавуировать, но это совсем другое, нежели когда вы говорите об индейце, который лишен самости, ему запрещено понимать, кто он и вообще говорить об этом. И когда речь идет о вековом, продолжающемся унижении человеческого достоинства. Именно поэтому когда деколониалисты впервые попадают в Мексику и пытаются там наладить диалог с сепаратистами. И одна из фраз, которая звучала тогда, она была именно такая, что вы вернули нам человеческое достоинство. Вот эта категория человеческого достоинства очень важна для такого рода иных, лишенных человеческого статуса, лишенных способности думать и говорить.
RadioBlago: В данном вопросе очень интересно возникает перекличка с эстетической моделью Эммануила Канта. По словам Мадины Тлостановой, философ раскрывает понятие прекрасного и возвышенного через категорию человеческого достоинства, но понимает ее по-своему. То есть совершенно не так, как об говорится в деколониальном эстезисе.
Мадина Тлостанова:Напомню вам, для Канта под категорию возвышенного подпадало все, что внушало человеку страх. Прежде всего, это были явления природы страшные, штормы, наводнения, ураганы, высокие горы и так далее. То есть то, что человеку трудно было помыслить, воспринять, как-то справиться с этим. То, что внушает страх. И то, что в результате катарсического опыта общения с искусством, с природой, чем угодно, может, в конце концов, ему возвыситься и обрести вот это снова это человеческого достоинства. Вот механизм, грубо, если говорить, кантовского возвышенного. А если говорить о деколониальном возвышенном, мы как раз это обсуждали с несколькими художниками, оно, конечно, работает иначе, потому что здесь вместо природы и вот этого страха природного выступает вот эта самая глобальная колониальность. И ощущение своей принадлежности к ней в каком-то виде. Либо в качестве соучастника, либо в качестве жертвы. Либо в качестве наблюдателя. То есть вот это ощущение, либо может быть в виде какой-то метафоры или сдвига, который вдруг возникает в сознании в восприятии. И это не значит, что после этого человек побежит на баррикады и сделает революцию. Но он будет смотреть на мир и на других людей немножко иначе после этого. И вы знаете, это интересно, что мне приходилось это наблюдать. Действительно, у нас были самые разные слушатели в этой летней школе. С четырех континентов люди приехали. И многие из них не слышали ничего раньше о постколониальных или деколониальных исследованиях. И вот, когда они увидели этот танец (художника из Эквадора), когда они увидели эти видеоработы, многие из них, не скажу, что они прозрели, но они потом написали в своих отзывах: «Вы нам дали какие-то инструменты, вы дали нам понятия, вы дали нам язык для того, чтобы выразить то, что мы чувствовали, но не знали, как об этом сказать». Я думаю, что это скромная задача, но важно это все-таки делать. Таким образом, вот деколонизация эстезиса касается не только и не столько искусства и сферы эстетики как нормативной или постнормативной или еще какой-то. А это, прежде всего, касается опять-таки человека, его ощущения мира, его самоощущения, его отношения к другим людям.
RadioBlago: В конце своего выступления Мадина Тлостанова снова вернулась к Летней школе в Нидерландах и рассказала о разнице в подходах исследователей даже внутри деколониального сообщества мыслителей.
Мадина Тлостанова: И в конце, когда у нас был круглый стол, каждый из нас должен был сказать, почему для него важен этот деколониальный поворот. Почему мы к нему приходим и что именно в нем самое важное. И вот я долго думала, что сказать. И надо сказать, что здесь наши мнения очень разделились, даже по гендерному признаку. Потому что там присутствовали некоторые такие отцы основатели деколониального поворота. Вот они сказали, что для них важна ярость. Вот, когда они стали ощущать ярость, тогда из этого выросла деколонизация. Для меня, как и для Марии Лугонес, очень интересная представительница, аргентинская исследовательница деколониального феминизма и философии, она тоже там была, важно что-то другое. И мне казалось важным упомянуть, во-первых, этику, а, конечно, этика очень сильно связана с эстетикой, как вы помните. Так вот, если мы говорим об освобождении эстезиса, мы должны говорить и о переосмыслении этики тоже, этики взаимоотношений с человеком. И вот здесь Мария Лугонес в свое время написала очень хорошую статью, которая называется «Принцип путешествия по мирам других людей с любовью». Имеется ввиду, что вы приходите в мир другого человека, народа или чего угодно вот как бы с любовным отношением, а не с предубеждением, не со стремлением присвоить, разрушить и так далее. Это казалось бы очень просто, но и очень сложно для реализации. Потому что мы, к сожалению, живем в совершенно другом мире.
Так вот, для меня, прежде всего, почему это называется decolonial option? Слово option - опция, но по-русски не совсем хороший перевод, опция у нас это такой более узкий смысл имеет. Так вот option — это не mission, понимаете? Миссия это то, что было до того, то есть все прежние мета-рассказы современности это были миссии. Они стремились собой заменить все, что было до них. И сказать, что вот все, что было раньше это не правильная философия, а теперь будет одна правильная. Марксизм там, еще что-то, неолиберализм сегодня. А decolonial option интересен мне, по крайней мере, тем, что это опция, а не миссия, и она предполагает, что вы можете ее выбрать эту опцию, а можете и не выбрать. Это ваше дело. То есть, если она вам близка по каким-то причинам, вы можете с ней согласиться. Можете ее для себя переформулировать так, как вам это важно и нужно, а можете, и нет. То есть, это совершенно другая этика и в том числе этика исследовательская, методологическая, которая здесь прослеживается и просматривается. И еще один момент, конечно, очень важный, это вот эта самая ярость. То есть ярость – это наверное, хорошо и правильно, но это, наверное, какой-то подготовительный момент для меня лично. Я считаю, что следом за яростью должно наступать то, что другой деколониальный художник Адольфо Альбана-Акинте называл «ре-экзистенция», не противостояние, а ре-экзистенция, имея ввиду, что это существование заново, это создание своего мира заново на новых основаниях. Из этих руин нужно построить что-то другое. И это другое должно быть позитивным, оно не может быть негативным, оно не может быть постоянно только в ярости. Хотя, наверное, это тоже нужно, это какой-то момент, который мы проходим. И вот в искусстве деколониальном мне кажется вот это очень важный момент. То есть, когда мы чувствуем, что в результате этого катарсического насилия или катарсического другого опыта, вот этого ощущения принадлежности к глобальной колониальности, которая высвечивается, как я сказала, в метафоре или образе. Если в результате этого опыта, все-таки мы выходим с каким-то позитивным началом в конце. То есть, это все-таки какой-то мир, который вырисовывается. То это, наверное, для меня лично, я не говорю, что это должно быть на 100 процентов правильным, настоящее деколониальное искусство, деколониальное возвышенное.
RadioBlago: Продолжение дискуссии в Философском клубе уже с участием Татьяны Волковой слушайте в следующей программе «Время культуры» на радио Благо и следите за анонсами на нашем сайте и в официальной группе на Фейсбук. Все выпуски программы «Время культуры» можно послушать еще раз или прочитать в расшифровке на сайте www.radioblago.ru. До встречи в эфире и лекционном зале!
